Валдар Много-раз-рожденный. Семь эпох жизни
Шрифт:
И теперь только Армен один, восседающий на лесистых горах, огражденный сотней тысяч клинков детей Меча, остается свободным и непокоренным. Вот уже десять лет наши южные границы омываются красной волной сражений. Год за годом, подобно потоку, изливающемуся из источника в основании мира, непобедимые орды сыновей Ашшура прорубают себе путь сквозь армии народов равнины, пока звон их мечей и грохот их боевых колесниц не пробуждает эхо скалистых долин наших южных границ.
Год за годом мы выходим им навстречу, и каждый год Нимрод обрушивает армии на наши укрепленные в скалах аванпосты только для того, чтобы увидеть, как разбитые они откатываются назад, как морские волны, бьющиеся о гранитный берег. И все же, год за годом бесчисленные полки возвращаются, чтобы снова сражаться в тех же
До сих пор мы только защищали нашу землю и наш дом и отбрасывали захватчиков назад. Но теперь, когда пришло время и надежда Армена сбылась, ты, мой господин, как написано на лике небес, поведешь детей Меча в страну захватчиков и в стенах самой Ниневии ты водрузишь символ нашей веры над алтарями Бэла [2] и Шамаша! Это прочел я по звездам, а то, что написано на сияющих страницах небесной книги, непременно должно исполниться.
Когда старый жрец произносил эти последние слова, кровь закипела и быстрее заструилась по моим жилам. В груди вспыхнул огонь, и дикая, яростная музыка зазвучала в голове. Я чувствовал гордость за свою силу и славу за то родство с богами, о котором они мне рассказали.
2
Бэл — в религиях Древней Месопотамии обозначение верховного бога; позднее Мардук, в Финикии — Ваал или Баал
В ту ночь мы говорили долго и о многом, пока впервые на свете я не почувствовал, как мягкие пальцы сна легли мне на веки, и тогда Ардо отвел меня в комнату, которую Аракс приготовил для меня, и там я лег и заснул, и мне снились такие сладкие сны, что было жалко просыпаться, пока я не вспомнил, что дневной свет покажет мне ту, чья красота сделала эти сны прекрасными.
Следующим утром я поднялся, чтобы начать новую жизнь в Армене. Много дней я учил язык моей новой страны, сначала со старым Ардо, а потом с обладательницей более сладких уст. Скрытое родство между этим языком и моим собственным оказалось бесценным знанием и, однажды обретенное, оно сделало мой забытый язык ключом ко всем другим языкам, на которых мне предстояло говорить во многих странах в грядущие века.
За это время у лучших искусных воинов Армена я также обучился тончайшим нюансам того мрачного, ужасного ремесла, которому я следовал с тех пор во многих странах в течение многих сменяющих одно другое столетий. Я научился владеть мечом и боевым топором с таким мастерством и силой, что вскоре самый крепкий воин в Армене не мог устоять передо мной. Мне изготовили луки для битвы и охоты, которые не мог согнуть никто кроме меня, и из них я научился посылать стрелы точно в цель на сто шагов дальше любого другого лучника в Армене.
Самые искусные кузнецы страны выковали для меня кольчугу, такую удивительно тонкую и так хорошо подогнанную, что она сидела на мне, как шелковый жилет, и все же была настолько прочной, что самые острые клинки и самые острые стрелы тупились и ломались об нее. Они также изготовили для меня шлем из стали и золота с белым плюмажем, который был бы тяжел для любой головы кроме моей, а мои копья были длиннее любых остальных на добрых три пяди. Всю страну перевернули верх дном, пока не нашли черного скакуна, несравненного по силе и красоте, и когда я однажды добрался домой на его широкой сильной спине, я сидел на нем так, будто мы были одним целым. Я овладел всеми навыками верховой езды, которым могли научить меня лучшие наездники Армена.
Можете поверить, что вскоре я прославился богоподобной силой и вновь обретенным мастерством и с нетерпением ждал того дня, когда смогу испытать свои навыки в более суровом деле, чем тренировка храбрых воинов на плацу или охота на кабана или горного льва в лесу.
Вы, наверное, думаете, что я должен еще что-нибудь сказать об Илме, прежде чем мой рассказ уведет меня дальше, но если вы любили и были любимы, то что я могу сказать такого, о
Она сопровождала меня на военные маневры в боевой колеснице с косами или верхом на молочно-белой, рожденной в пустыне кобыле, одетая с головы до колен в стальную кольчугу и вооруженная, как подобает царице воинственного народа, чьим богом был меч и чьим главным наслаждением была битва, и вместе мы рыскали по равнинам и лесным чащам в поисках охотничьей добычи, достаточно благородной для нашего оружия.
Аракс, который был правителем царства под ее началом и предводителем десяти тысяч воинов, составлявших отряд ее телохранителей, когда Армен отправлялся на войну, всегда был рядом в эти долгие, счастливые дни работы и игр, присматривая за той, кому он отдал свой трон, с любовью и бескорыстной преданностью брата и щедро делился со мной мастерством и знаниями военного дела и выживания в лесу.
Теперь, когда вы представили себе, как мы жили в те далекие дни, когда мир был молод, кровь горяча, а нравы проще, чем теперь, нужно ли рассказывать, какой сладкий урок извлек я впервые из ее глаз, или как случилось, что улыбка и доброе слово из ее уст вскоре стали мне дороже всех моих новых мечтаний о славе, или как я стал страстно ждать того часа, когда смогу обрушить свой еще девственный меч на врагов, которые так долго и так жестоко стремились сбросить ее с трона и (а ведь в те дни это была судьба всех прекрасных женщин завоеванной страны) увести ее в рабство и унижение во дворцы Нимрода или его военачальников?
Конечно, я знал, что если вернусь с победой, то наградой мне будет самое дорогое сокровище Армена и всего мира, и она тоже знала это, ибо, разве ее судьба, как и моя, не была связана с пророчеством, предсказавшим мое пришествие? Это знание никогда не заставляло ее хмуриться, а на ее глаза не набегала тень. Хотя между нами не было сказано ни слова о любви или, как я поклялся себе, не будет сказано до тех пор, пока я не выполню пророчество, чаша моей радости была наполнена крепким, ярким вином славной новой жизни. И во всем мире, от Нимрода на троне Ниневии до неукротимых скитальцев пустыни, не было человека более счастливого, чем незнакомец, который пришел в этот мир безымянный и нагой, чтобы найти дом и трон в Армене.
Так прошли осень и зима, как сон о юности, любви и радости, а с первыми весенними днями с юга прибыли запыхавшиеся гонцы, которые принесли весть о посольстве из Ниневии с требованием от Армена дани в виде земли и воды в знак покорности воле Великого царя и повелителя легионов Ашшура.
Глава 3. Первая кровь на священном мече
Новость ждали, потому что каждую весну со времени первой битвы, состоявшейся десять лет назад, Армен получал одно и то же требование. Основная масса наших легионов уже была на марше, продвигаясь на юг под предводительством самых отважных военачальников, и когда четыре дня спустя чернобородые посланцы Ашшура в длинных одеждах прибыли в цитадель, чтобы предложить условия, на которых их повелитель даст нам мир, только десять тысяч меченосцев, составлявших царскую гвардию, оставались в Армене, не считая гарнизонов городов.
Мы приняли послов в большом зале цитадели. Илма сидела на троне, а мы с Араксом стояли слева и справа от нее во всеоружии, если не считать того, что я на время вернул священный меч на его место в алтаре. Посланцы приблизились к нам, как были вынуждены делать все, кто пришел к трону Владычицы меча, пройдя между двумя шеренгами воинов под стальной аркой обнаженных клинков.
Их было четверо, суровых, крепких на вид воинов, великолепно одетых и вооруженных, с надменной осанкой, вполне подобающей слугам Великого царя, который, если бы не наша страна, был бы уже повелителем всего Востока. Но когда они увидели меня у трона Илмы, мой золотой шлем с белым плюмажем, который на добрых две пяди возвышался над Араксом, они подняли глаза в изумлении, в котором было что-то от благоговения, и все время, пока они говорили, передавая послание своего господина, их блуждающие взгляды постоянно возвращались ко мне, оценивая мой рост и доспехи, удивляясь моим золотым локонам, которых они никогда прежде не видели на мужской голове.