Валис. Трилогия

Дик Филип Киндред

— Повсюду вокруг нас. Я так думаю, во всяком случае. Подожди секунду. Тим о чем–то думает. Очень ясно. — Какое–то время он молчал, замкнувшись в себе. — Тим думает: «Последняя песнь. Песнь Тридцать третья из «Рая»». Он думает: «Бог есть Вселенская Книга». И ты читала это, читала той ночью, когда у тебя болел зуб. Так? — спросил Билл меня.

— Да, так. Она произвела на меня огромное впечатление, вся последняя часть «Комедии».

— Эдгар говорит, что «Божественная комедия» основана на суфийских источниках.

— Может и так, — ответила я, обдумывая слова

Билла о «Комедии» Данте. — Странно. То, что ты помнишь, и почему ты это помнишь. Потому что у меня болел зуб…

— Тим говорит, это Христос устроил ту боль, чтобы последняя часть «Божественной комедии» поразила тебя так, чтобы никогда не стереться. «…Как сумерки тускла». О, черт, он снова думает на иностранном языке.

— Скажи это вслух, как он думает.

Билл произнес запинаясь:

Nel mezzo del cammin di nostra vita

Mi ritrovai per una selva оscurа,

Che la diritta via era smarrita. [126]

Я улыбнулась:

— Так начинается «Комедия».

— Есть еще:

Lasciate ogne speranza, voi ch'intrate!

— «Входящие, оставьте упованья», — продекламировала я.

— Он хочет, чтобы я сказал тебе еще кое–что. Но мне трудно ухватить это. А, вот, поймал — он подумал это еще раз очень четко для меня:

Е'n la sua volontade 'e nostra расе…

— Я не узнаю, откуда это.

— Тим говорит, это сущностное послание «Божественной комедии». Это означает: «Она — наш мир…» Божья воля, я полагаю.

126

«Земную жизнь пройдя до половины, // Я очутился в сумрачном лесу, // Утратив правый путь во тьме долины». Перев. M. Лозинского.

— Наверно, так, — ответила я.

— Он, должно быть, узнал это на том свете.

— Определенно не здесь.

К нам подошел Харви и сказал:

— Я устал от кассет с «Куин». Что еще у нас есть?

— Тебе удалось поймать Москву? — спросила я.

— Да, но ее заглушил «Голос Америки». Русские переключились на другую частоту — наверно, на тридцатиметровый диапазон, но я устал искать. «Голос» всегда их глушит.

— Мы скоро поедем домой, — сказала я и передала остатки косяка Биллу.

16

Билла пришлось отправить в больницу снова скорее, чем я ожидала. Он пошел добровольно, приняв это как действительность жизни — бесконечную действительность своей жизни, во всяком случае.

После того как Билла зарегистрировали, я встретилась с его психиатром, крупным мужчиной среднего возраста с усами и в очках без оправы, эдаким величественным, но добродушным авторитетом, который тут же перечислил мне мои ошибки в порядке убывания важности.

— Вы не должны были подстрекать его к употреблению наркотиков, — заявил доктор Гриби. Перед ним на столе лежала раскрытая история болезни Билла.

— Вы траву называете наркотиками? — спросила я.

— Для лиц с неустойчивым психическим равновесием, как у Билла, опасно любое токсическое

вещество, каким бы легким оно ни было. У него начинается приход, но он никогда по–настоящему не выходит из него. Сейчас мы держим его на галоперидоле. Судя по всему, он переносит побочные эффекты.

— Знай я, какой вред наношу, я поступила бы по–другому.

Он взглянул на меня.

— Мы учимся на ошибках, — попыталась оправдаться я.

— Мисс Арчер…

— Миссис Арчер.

— Прогноз относительно Билла неважный, миссис Арчер. Думаю, вам следует это знать, поскольку вы, кажется, единственная, кто близок ему. — Доктор Гриби нахмурился. — Арчер. Вы родственница покойного епископа Тимоти Арчера?

— Мой свекор.

— Билл считает себя им.

— Вот же черт.

— У Билла мания, что благодаря мистическому опыту он стал вашим покойным свекром. Он не просто видит и слышит епископа Арчера, он и есть епископ Арчер. К тому же Билл действительно знал епископа Арчера, как я выяснил.

— Вместе меняли покрышки.

— А вы за словом в карман не лезете, — заявил доктор Гриби.

Я ничего не ответила.

— С вашей помощью Билл вернулся в больницу.

— Пару раз мы неплохо провели время. У нас с ним были и весьма печальные времена, когда умирали наши друзья. Я думаю, их смерти все–таки способствовали ухудшению состояния Билла больше, чем курение травки в парке Тилдена.

— Пожалуйста, не навещайте его больше, — сказал доктор Гриби.

— Что? — переспросила я, потрясенная и испуганная. Меня охватил ужас, я почувствовала, что захлебываюсь болью. — Подождите, подождите, — взмолилась я. — Он мой друг.

— У вас вообще высокомерное отношение ко мне, да и к миру во всех отношениях. Вы, несомненно, высокообразованная личность, продукт государственной университетской системы. Полагаю, вы закончили Калифорнийский университет в Беркли, вероятно, кафедру английского языка. Вы уверены, что все знаете. Вы наносите огромный вред Биллу, который довольно наивен и отнюдь не искушен. Вы также наносите огромный вред и себе самой, но это меня не касается. Вы неустойчивая, агрессивная личность, которая…

— Но они были моими друзьями.

— Найдите кого–нибудь в общине Беркли, — отвечал доктор, — и держитесь подальше от Билла. Как невестка епископа Арчера вы лишь усиливаете его манию. Фактически, его мания, вероятно, есть интроекция [127] на вас, вытесненная сексуальная привязанность, не поддающаяся eгo сознательному контролю.

— А вы переполнены заумной чушью.

— За свою профессиональную карьеру я перевидал десятки таких, как вы. Вы нисколько не удивляете меня, и вы совершенно мне не интересны. В Беркли полно женщин вроде вас.

127

Интроенция — включение индивидом в свой внутренний мир воспринимаемых нм взглядов, мотивов и установок других людей, т. е. отождествление себя с другим.