Валя
Шрифт:
— Но я помню, где она! — сказала Валя. — Вот так находится ров, к которому мы бежали. А так…
— А зачем у тебя на могилы настрой?! — спросила тетя Дуся гневно. Молодая! Жить должна! Становись на участок, где мама работала, — это будет красота, это я понимаю!.. А пока бери-ка Люську да идите в баню, самое первое дело с дороги баня.
Когда Валя собрала белье, тетя Дуся к ней подошла и поцеловала.
— Ты все-таки молодец, — сказала она. — Я боялась, ты слабонервная, как мама была, — нет, ты молодец. Где баня, помнишь?
— Не надо провожать, — сказала Валя. — Я помню.
Они хорошо помылись с Люськой, потом Валя сказала:
— Пойдем посмотрим, где был наш дом. Отсюда близко.
Горели фонари. Мелкий снег, блестя, крутился вокруг фонарей. Валя озиралась, — напоминания обступали ее, выходя из летящего снега. Вывески, подъезды, звон трамваев, освещенный вход в кино, завитая кукла в окне парикмахерской, все было напоминаниями. Но почему-то думала Валя не о том, как она ходила тут маленькой, — ей снова вспомнилось ее поездное знакомство, молодой человек Володя, которого увел контролер.
«Он все равно доберется до Ленинграда, — подумала она, — и я смогу его встретить. Даже сейчас могу его встретить, почему нет, как будто это так уж невозможно».
И на всякий случай стала смотреть на прохожих.
Люди шли по улице, входили в магазины, выходили из магазинов. Ловко вскидывая над снежным тротуаром короткое толстое туловище, на руках прошел безногий, его отечное, темное, хмельное лицо вдруг вынырнуло перед Люськой, Люська отпрянула.
— Валь, — сказала она, — я не хочу смотреть, где был наш дом. Идем к тете Дусе.
— Уже скоро! — сказала Валя. — Вон наш угол! Вон тот, где булочная! Видишь? Где высокое крыльцо, мы там покупали хлеб.
Они дошли до булочной и свернули за угол.
Все дома были на месте. Только одного не было, вместо него — дощатый забор. Слева стояла фабрика-кухня; к ее каменным столбам примело свежего снежку. Справа подымался высокий темный дом, только несколько окон в нем было освещено. А посредине — провал, будто зуб выпал. Провал и дощатый забор.
— Надо же! — сказала Валя.
Они постояли, глядя на забор.
— Вот тут были ворота, — сказала Валя.
— А может, — сказала Люська, — это не наш дом. Почем ты знаешь?
— Ну как же мне не знать! — сказала Валя. — Вот тут всегда стояла дворничиха. Ее звали тетя Оля. Пройдешь подворотню, и направо второе наше было окно.
— Ну, пойдем, — сказала Люська.
Обратно лучше было идти: ветер дул в спину. Сквозь снег загорались на перекрестках то зеленые огни, то красные.
— С легким паром! — сказала тетя Дуся. — Вешайте пальтишки к батарее. Сейчас чай пить будем.
Маня в кухне
На керосинке сопел чайник. Тетя Дуся наколола щипчиками сахар, нарезала хлеб, достала из шкафчика банку консервов и сказала Мане:
— Свинобобовые открой-ка.
— Тетя Дусечка, — сказала Маня, — это не свинобобовые, это паштет.
— Как же паштет, — возразила тетя Дуся, — когда свинобобовые?
— Ну как же свинобобовые, когда паштет! — воскликнула Маня, держа банку в разбухших от стирки маленьких ручках с колечком на розовом пальце.
И они еще поспорили, прежде чем открыть банку. Там оказался паштет. Сели за стол. Люська ела все, что давали, и тянула из блюдечка чай, раскрасневшись, а Валя съела немножко, она боялась, что мало останется тете Дусе и Мане, которые столько голодали. Она смотрела на Маню и думала: «Какая красивая». Ей хотелось иметь такой же свитер и такую же прическу. Быть тоже бедовой, проворной. «Она разговаривает с тетей Дусей как равная, — думала Валя, — это потому, что она тушила пожары и спасала умирающих».
Постучали в дверь, пришла женщина.
— Нюрины девчата прибыли, — сказала ей тетя Дуся. — Ты помнишь Нюру?
— Это какая Нюра? — спросила женщина.
— Ну как же, — сказала тетя Дуся, — небольшая такая, во втором цехе работала.
— Рябоватенькая? — спросила женщина.
— Нет, рябоватенькая — то Соня была, — сказала тетя Дуся, и Маня подтвердила:
— То тетя Соня была.
— А чего же это я Нюру не помню? — спросила женщина.
Вошла другая женщина, болезненная, угрюмая. Тетя Дуся и ее спросила:
— Нюру помнишь? Это ее дети.
— Нюрины дети? — переспросила женщина.
Она стояла, прислонясь к двери, и смотрела на Валю и Люську.
— Не похожи на Нюру, — сказала тетя Дуся. — В отца, я его знала, белокуренький такой был.
— На Нюру не похожи, — эхом повторила женщина.
Она отвернулась, и в профиль Валя ее узнала. До чего она изменилась, она была совсем молоденькой, когда сидела на Лиговке у Московского вокзала со своим мальчиком Васильком. Волосы у нее стали редкие и серые, и черты другие, будто не ее лицо, непонятно, как Валя ее узнала.
Узнав, она об этом не сказала и не спросила про Василька. Она понимала, что спрашивать не надо. Что можно, скажут без твоих вопросов. Ты молчи, жди, когда тебе скажут.
Посторонние ушли. Тетя Дуся и Маня стали готовиться к ночлегу. Тетя Дуся уложила Люську с собой на кровати, а Маня постелила себе и Вале на полу. Подушки она прислонила к батарее парового отопления. Через окна с улицы светил свет в комнату.
— Ложись к середке ближе, — сказала Маня. — Место есть.
— Мне хорошо, — ответила Валя.