Вампир Его Высочества

Летова Ефимия

— Выйди на крышу, полюбуйся, золотые разгонят тьму и скуку, — нервно и раздражённо сказал принц. — Потом у тебя будет десяток баб, любых, сегодня сожри эту, делай, что хочешь, но делай, тьма тебя раздери! Золотые должны убраться из Ахлея.

— Ты знаешь, чего я хочу, — тихо сказал вампир.

— Прибытие случилось раньше срока! — повысил голос принц. — Будь они прокляты. Действуй! Если девчонка тебе не нужна, я её заберу, если…

— Оставь, — небрежно махнул канделябром тот, кого назвали Латеролем. — Раз уж она смогла зайти в дом… Сгодится и ещё на что-нибудь.

—

Золотые…

— Золотые — моя проблема. Как и всё остальное.

— После какую хочешь девку достану.

— И этой пятнистой более чем. Отбила аппетит, знаешь ли.

Наступила пауза, в почти полной темноте я не видела лица вампира, и, стоя спиной к свету и свободе — лица Его Высочества. Света от одной маленькой свечи было слишком мало. Внезапно меня что-то с силой толкнуло меня в спину, от неожиданности я снова тихонько вскрикнула и больно ткнулась носом в вампирий бок. Мужчина был выше на целую голову, даже без этого своего цилиндра.

— До завтра, Латероль. Приятного аппетита, — но дверь не закрывалась, принц не уходил.

— Поспеши, — равнодушно отозвался вампир. — Золотые близко, я буду занят.

— Ты же не слышал колокола, — ехидно и как-то зло произнёс мой венценосный спутник. — Откуда тебе знать о них?

— Чувствую, — ответил Латероль, всё та же странная сила потащила меня в сторону лестницы, высокий стройный силуэт принца высветился на пороге.

— До завтра, — с нажимом повторил он, дверь закрылась, свеча погасла, а меня запоздало затрясло, зубы стукнулись о нижнюю губу.

— Ступай уже, плод греха леопарда и мухомора, — голос мужчины стал чуть мягче, глуше. Сопротивляться, пытаться убежать не было смысла, и я пошла за ним, передвигая ноги, словно шла по речному льду в оттепель: медленно-медленно, почти не отрывая ступни от пола.

* * *

На втором этаже дома стало чуть светлей — оказалось, стёкла заколоченных снаружи окон изнутри были выкрашены чёрной краской, местами облупившейся — и сквозь проплешины по-воровски, тихонько прокрадывался тусклый рассеянный дневной свет. Да и глаза привыкли.

Умирать не хотелось, умирать от рук, точнее, клыков бездушного чудовища, скрывавшегося за столь безобидной человеческой оболочкой, было настолько жутко, нелепо, что в голове не укладывалось. Мне всего восемнадцать, я почти не видела мир, Льерию, за исключением Алхея, я не знала мужчины и не надевала брачного савана, не пробовала вина, не научилась плавать, не находила в лесу цветущий папоротник, не видела Золотых вблизи… Я жить хотела!

Четыре чёрные тени выросли перед вампиром и мной, и я сунула кулак в рот, чтобы снова не заорать. Но это были всего лишь люди, все, как один, одетые в чёрное: две женщины, одна низкорослая и бесформенная, с тёмном балахоне, закрывающем её с головой, вторая, напротив, худая и на редкость высокая, с горделиво задранным острым подбородком. Двое мужчин: юнец с зализанными чёрными волосами и маленькими усиками и беловолосый старик, всё ещё крепкий, с цепкими глазами. Четвёрка замерла, и только юнец почтительно пропищал:

— Мсье Латероль, всё готово!

А низкорослая женщина добавила неожиданно низким, урчащим

басом:

— Надо бы поспешить!

Я вжалась в стену, но мужчина бросил, полуобернувшись:

— Эй, жаба гавианская, за мной!

Неожиданно сковывающий тело ужас пропал от невольного раздражения. Я не обижалась на подначки — с детства привыкла, да и глупо злиться на правду, на которую, к тому же, не можешь ответить. Проще не реагировать, хотя любой юной девушке хочется быть красивой, а так и тянет огрызнуться. Впрочем, какая разница, если тебя собирается сожрать красноглазое чудовище?

Оказалось, разница есть.

Очередная лестница, узкая и скрипучая, привела нашу небольшую процессию на чердак.

Здесь было пусто, пыльно и просторно, окна, разумеется, закрашены чёрным — я подумала, что слова о непереносимости вампирами дневного света имели под собой основания. Хаотично расставленные деревянные опоры-колонны упирались в высокую, метра четыре в высоту, пятискатную крышу.

В центре стоял странный невысокий, но вытянутый на сажень в длину каменный столик, точнее, вытянутый в длину прямоугольный постамент, на котором покоилось белое блюдо, на блюде — нож, узкий, компактный. На полу, образуя круг, хороводились невысокие свечи с обугленными кривыми фитильками.

Жуть какая, мамочки…

Радовало одно: про меня, кажется, все забыли. Пятерка разошлась по углам мансарды, вспыхнули, словно сами собой, свечи, а я прижалась боком к деревянной опоре. Дерево казалось живым, тёплым.

Никто не произносил ни звука, стало так тихо, что были отчётливо слышны треск свечей и приглушенные шаги высокой худощавой женщины: она обходила деревянные колонны с черной шёлковой лентой, оплетая ею четырёхугольное пространство, точно паучиха паутиной. Стоило ей приблизиться к моей балке, как я резко присела на корточки, молясь, как мать учила, Всеблагому создателю. Женщина на меня и не взглянула. Всеблагой не откликнулся.

В отсветах пламени на стенах мелькали и другие тени, вампира и его остальных приспешников, словно отделившиеся от грузных тел своих создателей. Я зажмурилась и какое-то время сидела так, размазывая горячую влагу по пыльным щекам. Но слепая темнота была ещё страшнее, и глаза я всё-таки открыла, поморгала слипшимися от слёз ресницами.

А зря.

Отчётливо запахло жжёным салом и мокрой псиной. Блюдо перекочевало на пол, нож — в руки хозяина. Над постаментом прямо в крыше оказалась прямоугольная дыра, будто кто-то аккуратно выдавил в черепице ровнёхонькую прореху. А на каменном столике, вытянувшись струной, неподвижно лежала абсолютно голая женщина.

Я вытянула шею и снова заморгала, от усердия подёргивая шеей, как голубь: может, привиделось со страху? Но нет. Женщина или девушка — худощавая, темноволосая, может быть, не старше меня… Длинные тёмные пряди рассыпались до пола, едва не касаясь тусклых пляшущих огненных капель, заострившиеся соски на неожиданно полной, изредка вздымавшейся груди казались почти чёрными, от треугольника тёмных волос внизу живота я стыдливо отвела взгляд. Её лица не было видно, но, возможно, она потеряла сознание от ужаса, околдована… или спит.