Вампиры – дети падших ангелов. Голоса дрейфующих льдов
Шрифт:
– Я же так молода, умирать мне совсем не хочется, - рассердилась девушка.
Молодой человек поднес ее руку к губам и поцеловал.
– Вот он, твой себялюбивый бес. Управляет тобой, как марионеткой.
Катя крепче сжала его ладонь.
– Ну и пусть! Я с ним согласна! Вы все устали от жизни, а я хочу, хочу жить! Я еще столько всего не видела!
– У тебя будет вечность с твоим ангелом, чтобы увидеть абсолютно все!
Ей хотелось прокричать, что увидеть абсолютно все она хочет с ним, а не с ангелом, но девушка промолчала. Любые слова сейчас были бессмысленны
Катя притронулась к холодному металлу на груди, нащупав подушечкой мизинца гравировку, и прошептала:
– Как же мне забыть тебя, если я слышу музыку и каждый, каждый миг пытаюсь угадать твои чувства.
– Когда я находился в Тартарусе, ты не слышала ее?
– поинтересовался молодой человек.
– Нет.
– В этом городе сосредоточена слишком огромная концентрация сил, энергетические каналы и некоторые способности там подавляются. Если музыка тебе мешает, я останусь в Тартарусе сколько понадобится.
– Но как же твой город! Ты не хочешь вернуться в Петербург?
– Не все так просто.
Катя приподнялась на локте и провела рукой по его рельефной груди.
– Лайонел, а что будет, если я откажусь быть с Вильямом? Старейшины меня убьют?
Молодой человек задумчиво приподнял брови.
– Видишь ли, убить тебя они могут, убить вампира. Но тогда бес лишится тела, своего пристанища и новое сможет обрести лишь спустя четыреста лет. Нет, старейшины будут беречь тебя, как свою величайшую драгоценность. Ты очень им… нам всем нужна. Ангела старейшины находят почти всегда, а с бесом легко ошибиться, его трудно угадать в современном мире, еще труднее удержать и практически невозможно контролировать.
– Раз я им так нужна, они станут потакать моим прихотям, правда?
Лайонел засмеялся.
– Несомненно. Все как ты любишь!
– А если я потребую у них тебя?
Взгляд прозрачных глаз стал колючим, как если бы ледяные осколки собрались в остроконечный букет, лицо сделалось холодным и отстраненным.
– Я не стану тебя ни с кем делить.
– Он резко поднялся и принялся одеваться.
– Прости, - с запоздалым раскаянием пробормотала девушка, накидывая на плечи свою белую рубашку.
– Я бы никогда не посмела насильно заставлять тебя быть со мной.
Он протянул ей руку и помог встать.
– Однажды уже посмела, но тогда ты могла мне предложить себя безраздельно. А теперь не можешь. Все что тебе осталось, приказать Цимаон Ницхи притащить меня к тебе как котенка за шкирку.
Катя обреченно вздохнула.
– Хочу ли я твоей любви или повиновения? Мы снова к этому пришли.
– Она через силу улыбнулась.
– Любви, конечно, твоей любви, не сомневайся.
Лайонел удовлетворенно кивнул и, коснувшись груди с левой стороны, сказал:
– Она у тебя есть.
Они
– Нам пора.
– Лайонел, - позвала девушка. Он обернулся, и она ощутила, как сжалось сердце, не сильно, едва заметно, но до боли привычно и так по-человечески.
– Прежде чем мы вернемся, я должна сказать…
Он покачал головой и отвернулся.
– Я не хочу знать.
Катя приблизилась и взяла его за руку.
– Если ты передумаешь, то…
Лайонел поднес палец к ее губам.
– Не надо.
Касаясь губами его пальца, она улыбнулась и прошептала:
– Я всегда буду тебя ждать.
В просторной светлой комнате с развешенными на стенах картинами в массивных рамах находились двое. Вампиры стояли плечо к плечу, один златовласый, ослепляющее прекрасный, точно небесный божественный свет, а второй с черными как ночь волосами, по-своему красивый, но глядя на него, признать в нем истинного ангела было невозможно.
Братья не смотрели друг на друга, голубой и зеленый взоры устремились на огромный портрет девушки в облаке рыжих кудрявых волос. Та смотрела на них серыми невинными глазами с королевской надменностью, а на губах играла нежная улыбка, совсем неподходящая под демонический образ, переданный художником.
– Мне жаль, - первым нарушил тишину Вильям.
– Лицемер, - обронил Лайонел.
Как враги, уставились они друг на друга.
– Хорошо! Не нравится ложь?
– Брат кивнул на портрет.
– Жаль ее, не тебя! Ты не достоин, а она сходит по тебе с ума. Ты отобрал ее у меня! Так в детстве ты отнимал мои игрушки и моих зверей, просто чтобы потом выкинуть или убить. А ей какую участь приготовил, когда наиграешься?
Лайонел рассмеялся.
– Ошибаешься, мне нравится ложь. Это так удобно, когда окружающие лгут и говорят то, что от них хотят услышать. Ты ведь знаешь, я ненавижу, когда меня обременяют правдой. Правда - прерогатива самоуверенных эгоистов, которые стремятся ею что-то изменить. Разве может любить правду тот, кто ничего менять в себе не намерен?
– Молодой человек насмешливо улыбнулся.
– Но, конечно, ложь не для тебя, Вильям, ты непогрешимо веришь в свою правду. Одно печально, свой собственный мир ты построить не способен, поэтому всегда будешь околачивать пороги чужих миров со своей правдой в надежде изменить, сломать, разрушить - и воссоздать заново. Но кто же, интересно, тебе это позволит, мой наивный брат?
– О-о, я уже успел позабыть, как ты умеешь извратить все понятия!
– презрительно скривился Вильям.
– А вот я не забыл о твоей несостоятельности принять себя целиком. Как не подавляй низменные чувства, коли они есть, то полезут наружу! Если нужно, даже через положительные понятия, такие как правда!
– Удобно перевести стрелки на меня, вцепиться в понятия, разбирать их по частям и проигнорировать мой основной вопрос. Какую участь ты приготовил Кате?
Лайонел вскинул брови.