Вампиры девичьих грез
Шрифт:
— На бумаге с гербовой печатью тоже подойдет. Да пойми ж ты, мне не требуется ничье разрешение, чтобы убить тебя. Или кого-то другого, как ты могла сегодня убедиться. Подписав документ ты становишься членом моего Дома. Ты получаешь мое официальное покровительство.
— А кто спасет меня от тебя?
— Никто, и ты это знаешь. Неважно, подпишешь ты или нет. Ты все равно моя.
— С какого момента, очень хотелось бы знать?
— С тех пор, как я так решил.
— Ты полагаешь, этого достаточно?
— До сих пор хватало.
— А вот сейчас не хватает! — я решительно встала с дивана и отошла
— Да? А кем ты согласишься быть, глупая ты девочка? — он тихонько подошел сзади, ласково беря меня за плечи, привлекая к себе. — Я же чувствую, что я тебе нравлюсь, тебе приятны мои прикосновения, мои поцелуи. Так оставайся со мной, Ларис. В моем доме. В моей спальне. В моей жизни.
— Ты предлагаешь мне стать твоей… любовницей?
— Смешное слово. Очень человеческое. Но оно предполагает равенство, которого между нами нет и быть не может. Я предлагаю тебе просто остаться, признав, наконец, мое право распоряжаться тобой.
— У тебя нет такого права! — я отстраняюсь, вновь отступая от него, от его ласковых рук, от его дыхания на моем плече. — Ну почему, ну почему ты все время все портишь?!
— Что я порчу, дурочка? Твои иллюзии? Я вампир, ты человек, по-другому не будет. Ты — моя, Лариса. Я чувствую это каждым кончиком нервов. И я не просто вижу — я чувствую, что тебя тянет ко мне. Перестань выдумывать слова. Просто признай, что ты моя и останься.
— Знаешь, что самое отвратительное? — печально отозвалась я, разглядывая деревья за окном. — Будь ты человеком, такими словами ты звал бы меня хозяйкой к себе в дом, женой, возлюбленной. А ты зовешь меня стать твоей рабыней, твоей собственностью, твоей вещью.
— Знаешь, что самое отвратительное? — усмехнувшись, повторил он мой вопрос, оставаясь на месте и не пытаясь удержать меня. — Будь я человеком, ты не задумываясь ответила бы «да». А я Высший вампир, глава одного из знатнейших Домов моей родины, и я предлагаю тебе, маленькой человеческой девочке, защиту и покровительство своего Дома. И для тебя это не слишком достойное предложение! Поверь, это куда больше, чем быть чьей-то там женой.
— Даже твоей?
Он тяжело вздохнул.
— Лариса, мое семейное положение ни тебя, ни кого-либо из людей не касается. Ты всего лишь человек, и ты не можешь быть мне ни женой, ни возлюбленной, между нами пропасть куда шире Бездны, но я согласен любить тебя, заботится о тебе, а ты придираешься к словам и печешься о собственном статусе! Для человека в жизни вампира статус может быть только один: либо ты принадлежишь какому-то конкретному вампиру, либо любой желающий вправе срезать тебя, как розу.
— Я не буду твоей собственностью! — я делаю еще один шаг от него, от окна, от всей этой нелепой сцены, и упираюсь спиной в пианино. Прежде я его в комнате не замечала, а сейчас… весьма удачно. — Ты играешь? — спешу сменить тему, с каждой минутой становящуюся все более неприятной и опасной. — Может лучше сыграешь мне что-нибудь, вспомнив, что обязанность хозяина развлекать гостей, а не продавливать под свои интересы, — с каждым словом я скольжу вдоль инструмента, отступая от вампира все дальше.
Он спокойно стоит у окна, с
— Сбегаешь, значит? Ну что ж, побегай. Я не очень спешу. А про это, — он кивает на фортепьяно, — могу тебя разочаровать: я на нем не играю, более того, я терпеть не могу звуки, которые издает этот монстр. Слишком громкие и грубые. Такое чувство, что бьют прямо в мозг, причем отбойным молотком.
— Ну вот, а я уже представила себе одинокого вампира, скрашивающего себе пронзительно-печальными мелодиями долгие лунные ночи, — я так обрадовалась, что он согласился сменить тему, что готова была нести любую чушь, лишь бы не возвращаться «к нашим баранам». — Зачем же тебе тогда инструмент?
— Ну уж точно не для того, чтоб скрашивать ночи путем направленного удара звуковой волны в мозг, — нарисованная мной картинка Анхена здорово развеселила. — Ночами я либо сплю, либо скрашиваю их куда более интересными способами. Кстати, может сегодня ты все же ко мне присоединишься? На пианино играть не будем, — и он подмигнул мне весьма недвусмысленно, вновь сруливая на опасную дорожку.
— Ты так и не ответил: зачем тебе пианино? — его интересные предложения из чувства самосохранения решила не услышать.
— А это не мне, принцесса, — чуть пожав плечами, Анхен прошел и сел на диван. — Я его для Инги в свое время купил. Она в детстве музыкальную школу заканчивала.
— Инга жила здесь, с тобой? Или… живет?
— Жила. Ей тогда… помощь нужна была. А ближе меня у нее в этом городе никого не оказалось. Родственники далеко, а в общежитии — там жить хорошо, весело, а болеть… Где-то полгода жила у меня, потом вернулась в общежитие. Она бы осталась, а я прогнал. Люди горят, находясь слишком долго рядом с вампирами. А я не хочу, чтоб она сгорела. Хочу увидеть ее детей, внуков, правнуков… Знаешь, она готова остаться со мной. До самого конца, до разрушения, до гибели. А погибнет она быстро, мы оба это знаем. А вот тебе ни хрена не будет! Даже проживи ты со мной до глубокой старости! И ты не согласна. Гордость тебе не позволяет! Статус тебе не тот!
— Так ты меня вместо нее себе прикарманить хочешь? С ней не выйдет, так со мной получится?
— Почему вместо? Что за глупые человеческие предрассудки? Она — это она, ты это ты. Это только люди придумали выбирать кого-то одного. А я вампир, у меня кровать широкая.
— Да что ж ты все про кровать да про кровать! Может это тебя с голоду не туда заносит? Так пошел бы перекусил, ты ж у нас вампир обеспеченный, полный дом свежей крови. Не обязательно на гостей бросаться.
— Я пока не бросаюсь, принцесса. Я пока терплю, — он оказался рядом со мной слишком быстро. Вроде только что на диване сидел, и вот я уже прижата к стенке, его рука, впившись в волосы, отгибает назад мою голову, его губы шепчут возле самого уха, затем скользят вниз, целуя в шею. Мое сердце бьется, как сумасшедшее. Мне страшно, но его близость все равно приятна. «Поцеловать или укусить?» — шептал он мне безумно давно, при нашей первой встрече. Сейчас не спрашивает, сейчас просто целует, овладевая моим ртом властно, требовательно. Его руки жестко, до боли сжимают мою грудь, а я таю воском в его руках, подчиняясь его напору, его неколебимой уверенности, что он может делать со мной что угодно в любой угодный ему момент времени.