Вампиры: Когда ночь сменяет ночь Книга 2
Шрифт:
…Подтянув к себе лист, испещрённый рисунками Патрика, я уже в сотый раз просмотрела знакомые символы: изображения апокалиптических животных, цифра 24, столбы, змеи и тело с вырванным сердцем… А кроме них, птица с длинной изогнутой шеей, разветвлённое дерево, похожее на трёхрожковый канделябр, и какие-то закорючки, не то волны моря, не то песчаные дюны пустыни — "закодированное" послание последнего видения Патрика… Едва слышный даже для моего слуха шорох вывел из раздумья, и только тогда я обратила внимание на другой звук — тихое биение человеческого сердца. Я подняла глаза на приоткрытую дверь, уже догадываясь, кого увижу на пороге. Застыв, словно истукан, демонёныш судорожно
— Располагайся, раз уж пришёл.
Но демонёныш повёл себя, как обычно. Лицо его побледнело, и он торопливо попятился прочь. Испытывая сильное желание его придушить, я снова уставилась на лист с рисунками и холодно проговорила:
— Думаешь, если бы я хотела тебя прикончить, ты успел бы сейчас убежать?
Мальчик застыл на пороге, я слышала его учащённое дыхание.
— Брат Клеомен сказал, ты совсем не убиваешь людей. Это правда?
Я с удивлением воззрилась на него. Впервые этот демонический отпрыск отважился со мной заговорить.
— Тебе-то какая разница?
Демонёнок шире отворил дверь и даже сделал шаг в мою сторону.
— Он сказал, подобные тебе несут зло, но ты, помогая нам, надеешься на прощение грехов.
Не удержавшись, я расхохоталась, мальчик вздрогнул.
— Я помогаю не вам, а себе и не ради прощения грехов, а потому что иначе не получается.
Патрик внимательно рассматривал меня, и на какой-то момент мне показалось, в его глазах мелькнула печаль.
— Значит, ты — всё-таки зло…
— Скажи мне ты, юный проповедник. Я согласилась на проклятие ради того, чтобы быть рядом с уже проклятым существом. Я не убиваю — не потому что мне жаль смертных, а потому что это даёт преимущества. Я причиняю людям меньше вреда, чем они подчас причиняют друг другу, и всё же мою душу опалило демоническое пламя, спасение для меня невозможно. Так на какой я стороне: добра или зла?
Демонёныш смотрел на меня, не мигая, и с рассудительностью, совершенно несвойственной его возрасту, заявил:
— Думаю, ты сама ещё не решила. Так же, как и я…
Прогремевший звон монастырского колокола заставил его вздрогнуть.
— Matins…[3]- едва слышно прошептал он и, не добавив больше ни слова, унёсся в начинавшую светлеть темноту.
Скорее всего реакция на этот сигнал была следствием недавней взбучки от брата Клеомена и запрета покидать свою комнату в ночное время. Быть застигнутым вне её пределов в этот ранний час означало бы дальнейшие неприятности. Но я не понимала мотивов демонёныша. Возможно, он и до моего появления имел обыкновение бродить по территории монастыря ночью, а чтение в библиотеке в предрассветные часы было его любимым занятием. Но, если он так меня боялся, зачем было тащиться сюда сейчас, зная, что столкнётся со мной лицом к лицу? Я была уверена, что он следил за мной, но с какой целью? Может, породивший его был всё же ближе к своему отпрыску, чем мы думали, и демонёнок действовал по его наущению? Или же маленькому отродью просто нравилось щекотать нервы, и встречи со мной были для него чем-то вроде экстрима… Наскоро убрав свитки, я закружилась в вихре. Нужно было утолить жажду. После меня ждала встреча с Акеми: сэннины наконец пробудились от спячки, и я очень надеялась, что Акеми удалось получить от них какую-то информацию.
[1] "Dom" от латинского "dominus" (господин), традиционное название монаха-бенидиктица.
[2] Генрих VIII Тюдор провёл церковную реформу в Англии в 1534–1539 гг. В
[3] Matins (англ.) утреня — монастырская ночная литургия, заканчивается на рассвете.
мои надежды не оправдались, и виноват в этом был Лодовико. Уступив уговорам, Акеми позволила ему сопровождать себя, и Лодовико жестоко оскорбил мудрецов.
— Теперь они отказываются говорить, — призналась Акеми. — Должно пройти время, пока они забудут.
— Что нужно было сделать, чтобы настолько вывести их из себя? — набросилась я на Лодовико. — И это сейчас, когда нам так нужна их помощь!
— Вывести из себя? Их счастье, что не вышел из себя я! Это развратные сатиры, а не мудрецы. И mi amore ещё хотела отправиться к ним без сопровождения!..
Видимо, исчерпав запас подходящих для ситуации слов на английском, Лодовико завершил тираду страстными итальянскими ругательствами. Слегка сбитая с толку, я недоумевающе повернулась к Акеми. Та лишь пожала плечиком.
— Знаешь, почему сейчас они обитают в горах, а не в воздушном чертоге, как и положено мудрецам? — снова перешёл на английский Лодовико. — Они были изгнаны после того, как один из них сорвался со своей небесной колесницы, засмотревшись на водное отражение смертной девушки.
— Сэннины почитают женскую красоту, — согласилась Акеми. — Но их поведение всегда безупречно.
— Безупречно? Эти полусонные твари таращились на тебя даже сквозь опущенные веки!
— Я не одобряю твоей вспыльчивости, дорогой. И не нахожу оправдания грубости, которую ты позволил себе в общении с мудрыми.
— Ревновать к еле живым сонным старцам, — фыркнула я. — По-моему, это слишком даже для твоего темперамента.
Лодовико состроил желчную гримасу.
— Какие ещё старцы? Они юны, как зарождающийся день!
— Медитативный сон в пору, когда всё живое умирает прежде чем возродиться вновь, возвращает мудрецам молодость, — пояснила Акеми.
— Как змеи, меняющие кожу, — прошипел Лодовико. — Недаром обитают в пещере…
Укоризненно сверкнув на него глазами, Акеми обратилась ко мне:
— Прости, что не могу сообщить ничего полезного.
— Почему же нет? Ты могла бы, например, сообщить, где их найти. Обещаю, что меня во время визита к ним сопровождать никто не будет.
— А вот это глупо, — тут же вмешался Лодовико.
Акеми раздражённо тряхнула чёлкой.
— Нет, не могла бы. И не настаивай.
— Для чего тебе все эти тайны, Акеми? Собираешься забрать их с собой в небытие, куда, не исключено, все мы отправимся очень скоро? Я ведь спрашиваю не из любопытства…
— А меня, признаться, оно так и разбирает, — неожиданно перебил Лодовико. — Ты появляешься здесь раз за разом, когда тебе нужны сведения. Мы же не знаем о тебе ничего — даже имени того, кто тебя обратил. Ты молчишь о своих тайнах, так почему требуешь откровенности от других?
— Имя того, кто меня обратил, не поможет предотвратить апокалипсис.
— Всё дело в доверии. Почему мы должны верить тебе, если ты не готова верить нам?
Я покосилась на Акеми — её лицо было безразличным. Лодовико говорил от себя, и руководило им, конечно, любопытство, а не обида за недостаток доверия. Но чем я на самом деле рисковала? Судя по всему, эти двое существовали друг для друга, просто наслаждаясь этим и не вступая ни в какие посторонние дрязги. Возможно, моё признание ничего не даст, а, может, всё же убедит их обоих в том, насколько тайны и попытки их сохранить бессмысленны на пороге надвигающегося Конца.