Вампиры
Шрифт:
– Ну-ка, дай и мне стариной тряхнуть, - неожиданно воодушевленно сказал он.
И незамедлительно получив гитару, Мороз запел:
Ехали на тройке с бубенцами,
А вдали сияли огоньки.
Вот как бы и мне теперь за вами
Душу бы развеять от тоски.
Дорогой длинною, да ночкой лунною,
Да с песней той, что вдаль летит звеня.
Да
Что по ночам так мучила меня...
Как он пел, это надо было слышать! А как играл!
– Браво, браво, Дед!
– с восхищением зааплодировали все.
– Просто талант!
– А вы как думали?! Это вам не петушки сосать на бабушкины деньги.
Последняя фраза, всплывшая из старой, забытой жизни, с какими-то новыми ассоциациями вызвала припадок смеха. Как-то автоматически Мороз обвел всех своим цепким пронзительным взглядом. Не смеялись трое: Полиглот, Балерина и Лиза. Нет, они тоже улыбались. Но не смеялись. Мороз не стал задаваться вопросом "почему?", однако отметил это для себя.
– Ну-ка, Санек, обратился Дед к Полиглоту, - Сообрази теперь ты что-нибудь. Я знаю, ты можешь.
И Полиглот сообразил:
– Враги сожгли родную хату,
Сгубили всю его семью.
Куда теперь идти солдату.
Кому нести печаль свою.
Пошел солдат в глубоком горе,
На перекресток двух дорог.
Нашел солдат в широком поле
Травой заросший бугорок.
Стоит солдат, и словно комья
Застряли в горле у него.
Он говорит: "Встречай, Прасковья,
Героя-мужа своего!
Готовь для гостя угощенье,
Накрой в избе широкий стол!
Свой день, свой праздник возвращенья
К тебе я праздновать пришел".
Полиглот всегда пел, что называется, с душой, и на глазах тех, в ком обратный процесс социальной эволюции еще не успел вытравить все человеческое, проступили слезы. Но таковых было немного, как среди женщин, так и среди мужчин.
Никто солдату не ответил ,
Никто его не повстречал.
И только теплый летний ветер
Траву могильную качал.
Вздохнул солдат, ремень поправил,
Достал мешок походный свой,
Бутылку горькую поставил
На
"Не осуждай меня, Прасковья,
Что я пришел к тебе такой...
Хотел я выпить за здоровье,
А должен пить за упокой.
"Сойдутся вновь друзья-подружки,
Но не сойтись вовеки нам".
И пил солдат из медной кружки
Вино с печалью пополам.
Он пил солдат, слуга народа,
И с болью в сердце говорил:
"Я шел к тебе четыре года,
Я три державы покорил".
Хмелел солдат, слеза катилась,
Слеза несбывшихся надежд.
на груди его светилась
Медаль за город Будапешт.
– Вечно ты все испортишь!
– подал голос Шило.
Его гнусавый голосок разрушил хрупкий замок из простых и понятных слов, заставляющих сжиматься сердце каждого индивидуума, имеющего основание именоваться человеком.
– Оставь! Очень своевременно и актуально, - осадил его Мороз, который в этой маленькой компании был, пожалуй, самым человечным.
– У моего отца, как и у его деда, тоже светилась медаль за город Будапешт. А как эти, - тут он произнес не очень лицеприятный эпитет, относящийся к восточноевропейцам, - относятся к нам? Именно к нам-то - понятно. За державу обидно!
Количество выпитого уже вполне зашкаливало за черту, за которой скрытые подавляемые эмоции начинают вырываться наружу, и наступает момент истины, где каждый являет миру свое настоящее лицо. Неизвестно, чем бы закончился этот разговор, если бы Полиглот не заиграл Мурку.
– Ну вот, это по-нашему, - поддержал его Жорик, хотя, наверно, эта старая песня была по душе разве что ему со Степаном.
Правда, и остальные слушали с чувством этакой ностальгии. А может быть, просто из солидарности к старшим по положению? Никто из молодежи еще не успел побывать в местах не столь отдаленных, и отношение к тем, кого называют урками, у них было не ахти какое. Пока...
И, чтобы лишний раз подтвердить свое прозвище, Полиглот запел:
Once we went on business, me and Rabinovich,
Th en we dropped at nearest restaurant-hall.
There was Murka sitting with Tommy, bloody bastard,
And she had a "Brouning", black and small...
Идея охоты, случайно высказанная Светой, и подхваченная Василием Самоплясовым, больше известным по прозвищу Шило, продолжала будоражить умы сей веселой компании.