Вампитеры, фома и гранфаллоны

Воннегут Курт

ГЛОРИЯ: Про рай ничего не знаю. Но ад есть. Он там, в этой палате, и вы – его изобретатель.

ФРАНКЕНШТЕЙН (уязвленный, медлит несколько мгновений перед тем, как ответить): Боже! Какие вещи способны говорить некоторые люди!

ГЛОРИЯ: Пора тем, кто любит, усилить наконец свой голос.

ФРАНКЕНШТЕЙН: Любит. Любовь…

ГЛОРИЯ: Вы даже не знаете, что это такое.

ФРАНКЕНШТЕЙН: Любовь. (Обращаясь скорее к самому себе, чем к ней.) Есть у меня жена? Нет. Любовница? Тоже нет. В своей жизни я любил только двух женщин – мать и женщину, которая лежит там, в палате. Я только что окончил медицинскую

школу, а моя мать умирала от рака всех органов. «Отлично, умник, – сказал я себе, – ты такой крутой доктор из Гейдельберга. Посмотрим, как ты спасешь от смерти свою мать». Но все мне говорили, что я ничего не смогу для нее сделать, и тогда я ответил: «Пошли к черту. Я сделаю все, что нужно». А они решили, будто я чокнутый, и на время поместили меня в психушку. Когда я вышел оттуда, она уже умерла – как и пророчили те умники. Но они не знали, на какие чудеса способна техника. Я, правда, тоже не знал, но решил выяснить. Отправился в Массачусетский технологический институт, где начал изучать механику, электротехнику и химию – долгих шесть лет! Жил на чердаке, ел черствый хлеб и сыр, который обычно кладут в мышеловку. Когда я закончил МТИ, я сказал себе: «Отлично, парень! Вероятно, ты – единственный на земле человек, достаточно образованный, чтобы заниматься медициной двадцатого века». И я стал работать на клинику Керли в Бостоне. Туда привезли женщину – настоящую красавицу снаружи и полный хаос внутри. Она была точь-в-точь как моя мать. Вдова миллиардера, оставившего ей полмиллиарда долларов. И никаких родственников. А умники опять заявили: «Эта женщина умрет». А я ответил: «Заткнитесь и слушайте! И я объясню вам, что мы будем делать».

Молчание.

ЛИТТЛ: Да, неплохая история.

ФРАНКЕНШТЕЙН: Это история о любви (ГЛОРИИ). Эта история любви началась задолго до того, как вы родились, крупный специалист по любви. И она все еще продолжается.

ГЛОРИЯ: В прошлом месяце она попросила меня принести ей пистолет. Хотела застрелиться.

ФРАНКЕНШТЕЙН: И вы думаете, мне об этом не известно? (Показывает пальцем на ЛИТТЛА). Примерно тогда же наша пациентка написала мистеру Литтлу письмо, где попросила его: «Привезите мне цианид, доктор, если у вас есть сердце».

ЛИТТЛ (неприятно удивленный): Вы знали про это? Вы… читаете ее почту?

ФРАНКЕНШТЕЙН: Именно так мы можем выяснить, что она действительно чувствует. Порой она пытается нас одурачить – притворяется счастливой. Я ведь говорил вам про сломавшийся транзистор? Это было в прошлом месяце. Мы, может, и не узнали бы про поломку, если бы не читали ее почту и не слушали, что она говорит таким недоумкам, как наш бывший косметолог. (Воодушевившись.) Слушайте! Идите туда, к ней! Можете оставаться там, сколько хотите, и задавать любые вопросы. А потом, когда вернетесь, расскажете правду: она счастливая женщина или же живет в аду?

ЛИТТЛ (раздираемый сомнениями): Я…

ФРАНКЕНШТЕЙН: Идите! А я должен кое-что еще сказать этой юной леди – этой Мисс Убийство-из-жалости года. Я хочу показать ей тело, пару лет пролежавшее в гробу. Пусть посмотрит, как привлекательна смерть. Она ведь смерти хочет для своей подруги!

ЛИТТЛ отчаянно ищет, что сказать; наконец, мимикой дает понять, что хочет быть честным и справедливым до конца, и отправляется в палату.

СЛЕДУЮЩАЯ

СЦЕНА

Палата. СИЛЬВИЯ одна, лицом отвернувшись от двери.

СИЛЬВИЯ: Кто там?

ЛИТТЛ: Друг. Вы написали мне письмо.

СИЛЬВИЯ: Я многим писала. Могу я на вас посмотреть? (ЛИТТЛ подходит.) (СИЛЬВИЯ смотрит на него с растущей симпатией.) Вы – доктор Литтл, семейный врач из Вермонта.

ЛИТТЛ (вежливо поклонившись): Миссис Лавджой! Как вы себя чувствуете?

СИЛЬВИЯ: Вы принесли мне цианид?

ЛИТТЛ: Нет.

СИЛЬВИЯ: Я бы сегодня все равно не стала принимать яд. Такой чудесный день! Хочется им насладиться. Завтрашним, кстати, тоже. Вы приехали на белоснежном коне?

ЛИТТЛ: В голубом «Олдсмобиле».

СИЛЬВИЯ: А как же ваши пациенты, которые любят вас и кому вы так нужны?

ЛИТТЛ: Другой врач заменяет меня, а я взял отпуск на неделю.

СИЛЬВИЯ: Не ради меня?

ЛИТТЛ: Нет.

СИЛЬВИЯ: У меня ведь все в порядке. Вы же знаете, в каких я умелых руках.

ЛИТТЛ: О, да!

СИЛЬВИЯ: В общем, другой врач мне не нужен.

ЛИТТЛ: Вы совершенно правы.

Пауза.

СИЛЬВИЯ: Хотя мне очень хотелось бы поговорить с кем-нибудь о смерти. Вы ведь часто с ней встречаетесь, полагаю?

ЛИТТЛ: Иногда.

СИЛЬВИЯ: И для тех, кто умирает, – это ведь благо?

ЛИТТЛ: Я слышал, так говорят.

СИЛЬВИЯ: А сами вы так говорите?

ЛИТТЛ: Врач не должен это обсуждать. Это непрофессионально, миссис Лавджой.

СИЛЬВИЯ: Почему же другие люди считают, что смерть есть благо?

ЛИТТЛ: Иногда пациент испытывает боль, его нельзя вылечить ни за какие деньги. А бывает, пациент превращается в овощ, и разум ему уже не вернуть.

СИЛЬВИЯ: Ни за какие деньги?

ЛИТТЛ: Насколько мне известно, сейчас есть возможность использовать искусственное сознание. Можно его выпросить, занять, а то и украсть. Если бы я спросил об этом у доктора Франкенштейна, он, наверное, рассказал бы мне.

Пауза.

СИЛЬВИЯ: Искусственное сознание – реальность.

ЛИТТЛ: Это он вам сказал?

СИЛЬВИЯ: Вчера я спросила у доктора Франкенштейна, что произойдет, если мой мозг начнет сдавать. Он был откровенен. Сказал, что мне не следует забивать этой проблемой свою маленькую хорошенькую головку. «Мы перейдем этот мост, когда настанет время». Так и сказал. (Пауза.) О господи! Сколько же мостов я перешла!

СЛЕДУЮЩАЯ СЦЕНА

Комната с искусственными органами – та же самая. СВИФТ у консоли. Входят ФРАНКЕНШТЕЙН и ЛИТТЛ.

ФРАНКЕНШТЕЙН: Ну вот, вы совершили грандиозную экскурсию, и теперь мы вернулись к ее началу.

ЛИТТЛ: И я по-прежнему говорю то, что говорил в начале: «О господи! О господи!»

ФРАНКЕНШТЕЙН: Трудновато будет вернуться к аспиринам и слабительным после того, что вы здесь увидели, верно?

ЛИТТЛ: Да. (После паузы.) Какая из вещей здесь самая дешевая?

ФРАНКЕНШТЕЙН: Та, что проще всего. Вот этот чертов насос. Он заменяет сердце.

ЛИТТЛ: Сколько он стоит?