Ван Ван из Чайны
Шрифт:
Забавно, но идущие рядом с нами родители и бабушки накачивали своих отпрысков примерно тем же самым. Немного поразмыслив, я решил не расстраиваться такому отношению и не осуждать китайцев: просто то, что очень многие семьи в России выговаривали своим детям намеками или надеялись на то, что все это само собой подразумевается, здесь говорят прямо в лицо. Неприятно, но приятная правда вообще штука в этом мире редкая.
Глава 5
К комсомольским вожакам Ван-Ван относился так, как и положено деревенскому пареньку, прекрасно видящему специфичность построенной Партией системы — как к лицемерным ублюдкам, которые почему-то считают себя лучше других. Я не согласен:
Школьников на Гаокао собралось много — считать я и не пытался, но образовательный центр размером с неплохой такой стадион был полон битком, и через фойе пришлось медленно брести, ловя болезненные толчки локтями и раздавая такие же. Навскидку — с десяток тысяч школьников собралось. Всех пропустили через рамки металлодетекторов, всех проверили по фотографиям, регистрационным номерам и китайский бог знает по чему еще.
Аудитория, куда каждого экзаменуемого провожал помощник, была огромной — да сюда пяток международных авиалайнеров загнать можно! — поэтому в ней царило гулкое эхо. Жужжащие кондиционеры заставляли ёжиться — промок на влажной жаре снаружи, но помимо озноба никаких неприятных ощущений, к моему удивлению, не было: такое чувство, словно влага из воздуха оседала на мне, разбавляя пот и не давая вонять и чесаться.
Аудитория была щедро заставлена столами. Считать не стал, но минимум полтысячи учеников здесь наберется. Столы были оснащены табличками с номерами, а во время очередной регистрации — случилась на входе — нас отправлял в нужном направлении строгий тощий китаец в очках и костюме. Преподаватель из другой школы — их здесь очень много, и все «чужие», чтобы избежать жульничества.
Вот к городским учителям Ван-Ван относился интереснее: искренне уважал, немного завидовал статусу и едва ощутимо обижался, словно спрашивая «а чего это вы такие классные не снизошли до работы в моей деревенской школе?». Тело на автоматизме отвешивало положенные поклоны, лицо на чистых рефлексах принимало должное почтительное выражение, и проблем у меня не возникло — веду себя как все.
Мое место оказалось в конце первой трети от начала аудитории, в середине. Справа нашлось знакомое лицо — односельчанин и одноклассник Ван-Вана Лю Гуан. Мой предшественник во многом именно ему обязан обилием шуток про «кузнечика», некоторыми тумаками и очень маленьким местом в школьной иерархии. Сложен Лю Гуан очень так по-деревенски: невысокий, но широкий и с вот-такенными кулаками. Сквозь пухлые щеки проступал жизнерадостный румянец, но в целом вид у «врага Ван-Вана №1» был тот еще: руки трясутся, глаза — красные от недосыпа, и он даже не обратил внимания на любимую жертву. Все равны перед Гаокао!
Слева сидела девчонка. Страшненькая, с десятком лишних килограммов там, где девочкам их иметь обычно не хочется, в черных толстых очках, и тоже нервничает. Удачи тебе — пусть и с «врожденными привилегиями», тебе придется попахать, чтобы преуспеть: на такую невесту реально качественный жених клюнет только при великом везении. Соседи спереди и сзади являли собой ничем непримечательных китайских школьников, и я счел такое «добрососедство» приемлемым. Если уродец справа будет надоедать, просто нажалуюсь учителю — с Гаокао нарушителей дисциплины выгоняют без жалости, и это становится очень большим пятном на репутации.
Проходы между столами будут патрулировать учителя и комсомольские вожаки. Первый экзамен — китайский язык — начался ровно в девять утра, аккурат под конец напутственного слова
Окинув взглядом листы с вопросами, я успокоился полностью. Китайский язык Ван-Ван знал неплохо, и я был уверен в ответах на три четверти вопросов. Рудименты подростка уверены были меньше, но это ерунда. Взяв карандашик, я взялся за дело. А прилежность и усидчивость-то у пацана натренированы: словно погрузившись в поток, я сам не заметил, как прошло полчаса. Сменив листочек, я бросил взгляд на Лю Гуана. Дела у него были плохи — едва одолел первую половину листа, и теперь злобно на меня таращится. На здоровье.
В какой-то момент я наткнулся на творческое задание, тема которого вызвала почти умиление — «Влияние Партии на нашу жизнь». Знание цитатника Мао сильно пригодилось, но злоупотреблять я им не стал — времена в Китае специфические, и при всем декларируемом уважении к Кормчему, нужно радоваться нынешним, более свободным и сытным временам.
В финальной части листок предложил мне написать сочинение, начинающееся с фразы «Старик сидел в кресле. Он хлопнул ладонью…». Я, само собой, написал почти свою — с поправкой на возраст — историю о сожалениях старого теннисиста, который из-за травмы не смог играть, но вырастил многих достойных спортсменов в качестве тренера. Китайцам должно понравиться.
Сочинение далось на удивление легко, но заставило погрузиться в собственные, отболевшие — отболевшие, я сказал! — сожаления глубже, чем мне бы хотелось. Вытянув длинную руку Ван-Вана, я мысленно вложил в нее ракетку и плавно, чтобы не вызвать подозрений патрулирующих проходы наблюдателей, проделал пару стандартных атак. Может все-таки попробовать? Нет, поздно — только для удовольствия, когда появятся лишние деньги и свободное время. Не отвлекаемся.
В одиннадцать часов к соседке слева подошел «надзиратель» и потребовал очки, которые она безропотно отдала. Он поводил вокруг очков противно пищащим прибором, положил в коробку и унес. Остаток экзаменов бедная девушка буквально водила носом по бумаге, силясь разглядеть написанное. Так сразу и не поймешь — бардак это (почему сразу не отобрали?) или злоупотребление полномочиями (если бы в очках нашелся микронаушник, мою соседку бы выгнали с позором). Еще раз — удачи тебе!
В половину двенадцатого нам велели отложить карандаши и покинуть аудиторию — всё, первый этап Гаокао закончился. Лю Гуан попытался как бы невзначай толкнуть меня плечом, но готовый к этому я спокойно увернулся, не став утруждать себя подножками и ответками — нафиг, настучит учителям, подкрепив это слезами, а те и разбираться не станут: им же плевать, проще выгнать меня в деревню от греха подальше. Настолько «плевать», что даже тихую просьбу девчушки-соседки вернуть ей очки даже не обратили внимания.
В коридоре, в числе прочих взрослых, меня встретила бабушка Кинглинг, задавшая единственный возможный в этом месте и моменте вопрос:
— Ну как?
— Уверен в трех четвертях ответов, — честно ответил я. — Успел ответить и на остальные. Два — наугад, но надеюсь, что твои подарки принесут мне удачу.
Конкретика бабушку удивила — Ван-Ван бы отмахнулся и выдавил что-то вроде «нормально» — и от этого она даже не стала меня ругать за финальную четверть и «наугад».
— Идем, тебе нужно как следует покушать перед математикой, малыш, — взяв меня за руку, бабушка потащила меня через толпу. — Три четверти — это хороший результат, — выдала моральный «пряник». — Твой отец в свое время за язык и математику набрал жалкие 110 баллов, за иностранный — только 18, а за науку — 80, и ему пришлось пересдавать экзамен. Но даже на пересдаче он набрал меньше четырех сотен баллов, и ему пришлось довольствоваться экономическим отделением третьесортного аграрного университета…