Ванечка и цветы чертополоха
Шрифт:
От таких смелых признаний и откровений Галина Ивановна раскраснелась.
— Ничего себе разговорчики! Меня даже в жар бросило. Я поняла, вы хотите знать, что с Милой всё хорошо.
— Я хочу знать, что она и ребёнок в безопасности. Ещё я хотел бы первым, разумеется, после вас, узнать о рождении.
— А если так случится, что в её жизни всё же появится другой мужчина? Мало ли что.
— Скажите мне об этом без промедлений. Я, вероятно, буду беситься от такой новости, но это уже мои проблемы, которые никак не отразятся на Миле, обещаю. Вы не должны меня щадить и жалеть. А! Вы наверняка хотите больше знать обо мне?
—
— Нет. Но я жил два месяца с замечательной женщиной, довольно неплохо. Ещё в субботу мы были близки, но теперь я — отрезанный ломоть. Сегодня же вечером, когда вернусь домой, расстанусь с ней. Честно. Не сомневайтесь!
— А если я настрою дочь против вас?
— Ну, что же, если у вас это получится, значит, вы — крутая мать. Мила, конечно, и так вам всё расскажет… Но как мужчина, я хочу быть первым.
— Давайте. У вас откровенно получается.
— Что ж, мои чувства к вашей дочери — это запрещённый удар ниже пояса. Со мной никогда такого не случалось, хотя… чего только со мной не случалось! Я въехал в деревню на машине. Собака выскочила на дорогу. Пришлось остановиться. Непонятное существо с пустым ведром в руках вынырнуло из-за сарая — это Мила, она так странно выглядела… Я спросил, не знает ли она, где можно остановиться на ночлег? Она ответила: у нас, мы вдвоём с мамой. Я и воспользовался случаем, а потом, разобравшись, что к чему, ушёл спать в машину. Она меня оттуда вытащила вся заплаканная и зазвала обратно в дом. Мы с ней легли на одну кровать, где я должен был спать, в одежде на покрывало. Утром я проснулся, её голова у меня — на плече, рука — на груди. Я её тоже обнимал одной рукой. Не знаю, как так получилось, должно быть, во сне. Не говорите ей, пожалуйста, ничего, если она об этом не знает. Она спала, когда я проснулся. Кстати, она уснула, едва мы легли. На другой день я не сдержался и поцеловал её в посадке. Грибы. Помните? Знаете, что она сделала при этом? Грохнулась в обморок. Потом я дал ей слово не прикасаться к ней, пока она сама не разрешит. Но после рассказа об убийстве Вани она плакала у меня на груди. Просто я не мог не обнять её в такую минуту. На следующую ночь она пришла ко мне в комнату, думая, что я сплю. Села на стул и уснула. Так вымоталась, бедняжка. Я боялся, что она упадёт, уложил её на кровать и закутал, как мумию. И мы ехали сюда около четырёх часов и разговаривали обо всём на свете. Дорогой я хотел её безбожно. По-моему, влечение это взаимно. Вот и всё.
— И с чего же вы решили, что всё так серьёзно? Должно быть, это просто слабость со стороны обоих.
— Поверьте мне, всё серьёзнее, чем когда-либо в моей жизни. Давайте расстанемся полюбовно, а?
— По чести, Евгений Фёдорович, скажите мне, зачем она вам?
— Правомерный вопрос. Отвечу так: а зачем вам воздух или вода? Зачем солнце? Зачем английский? Зачем бывший муж?
— Стоп-стоп-стоп!
— Наверное, ваша дочь нужна мне, чтобы не сдохнуть в сточной канаве, как последняя собака. Я без неё задохнусь. Доходчиво объяснил?
У Галины Ивановны было удручённое, отягощённое пониманием выражение лица. Тем не менее, следователь добавил:
— Она мне позарез нужна.
В это время во входной двери заскрежетал ключ. «Слава Богу!», — воскликнул про себя мужчина. Галина Ивановна в полголоса поспешно сказала:
— Ну, хорошо,
— Спасибо!
— Вот мой рабочий телефон, — вместо ответа заговорщицки тихо проговорила женщина и нацарапала карандашом на салфетке.
— А вот моя визитка! — вынул он из нагрудного кармана. — Если случится что-то важное, звоните в любое время.
Он тем же карандашом написал с обратной стороны домашний телефон.
— Если возможно, пусть она ничего не знает о нашем договоре, — он тоже перешёл на шёпот.
— Я постараюсь.
Зашла Мила, держа в руке запакованную голубую рубашку, похожую на рубашку Палашова.
— Вы всё секретничаете? — улыбнулась она жутко тоскливой улыбкой.
— Только что закончили, — за двоих ответил Евгений Фёдорович.
— Я тут подумала, не плохо бы вам сменить рубашку.
— Ты за этим выходила?
Мила кивнула.
— Хоть бы предупредила, а то рубашечка дорого обошлась.
— Вы что, волновались за меня? — Получив в ответ два кивка, она воскликнула: — Ну и ну! Я и не подумала…
— Сколько я должен за рубашку? — Палашов забрал упаковку из рук девушки и бессмысленно посмотрел на вещь.
— Нисколько. Идите, переоденьтесь.
Мужчина взглянул на девушку и ушёл в комнату, распечатывая на ходу рубашку. Через две минуты он вернулся переодетым, с перекинутой через раненное предплечье рубашкой, упаковкой в той же руке и деньгами в другой.
— Спасибо! Ты знала размер?
— Подсмотрела между делом.
Он протянул ей деньги, и она взяла, открыл дверку под раковиной, бросил пустую упаковку в помойное ведро, взялся за рубашку и хотел тоже затолкать туда, но Мила окликнула его:
— Женя!.. Погодите…
Он выпрямился и удивлённо обернулся. Она шагнула к нему и аккуратно опустила купюру ему в нагрудный карман.
— Я у вас в неоплатном долгу. Обмен.
Мила выхватила у него из рук его старую рубашку с драным кровавым рукавом.
— Оставьте мне. На память. К тому же, это вещественное доказательство против тех мерзавцев, а вы его так…
Следователь не успел ничего ответить, она уже умчалась с кухни, унося с собой добычу. Он был изумлён таким неожиданным поступком, но не догонять и не отнимать же, в самом деле? Причуды! У него свои, у неё свои. «Надо уходить. Убегать. Сбегать. А то, чего доброго, сцапает и меня и запрячет куда-нибудь. Чего бы мне взять на память?.. Я и не подумал. Запрятать бы всю тебя в карман вместо этих жалких бумажек! Ни ты, ни эти три дня ни за что не уместитесь в этом кармане!»
— Спасибо вам большое.
Он благодарно посмотрел Галине Ивановне в глаза и отправился в коридор обуваться. Её сумочка на пуфике! «Что бы дюзнуть? Ужас! Мысли мелкого воришки!» Он огляделся по сторонам — никого. Открыл сумочку. Косметичка, ключи от квартиры и дома, носовой платок, расчёска, довольно большой блокнот, неброский такой, с бежевой обложкой. Блокнот! «Весь мне не спрятать!» Он приоткрыл блокнот. «Так и думал — зарисовки». Выбирать было некогда, он тихонечко вырвал первый попавшийся лист, не глядя, что в нём, свернул вчетверо и сунул в задний карман к салфетке с номером телефона, поспешно застегнув на молнию сумочку. Как раз вошла Мила, едва он закончил противозаконное действие. «Мог бы ведь попросить по-человечески! — думал он, поспешно вставляя ногу в туфлю. — Как мальчишка, ей-богу!»