Ванечка и цветы чертополоха
Шрифт:
— Люська, доченька! Как вовремя ты пришла!
Мужчины присутствовали в их доме всегда, много и разные, и Люська не только не знала отца, но и не была уверена, знает ли даже сама мать, от кого из залётных принцев она её нагуляла. За излишне пылкую любовь они платили ей, кто кошельком, кто подарком, кто каким-нибудь делом или услугой. Благодаря этой непотопляемой лодке любви жизнь матери и дочери держалась на плаву. Случалось, что мужики эти лапали и девочку, но мать активно защищала её от притязаний, пока она оставалась малышкой. И даже вышвырнула парочку очень настойчивых, оставив ни с чем. Но малышка выросла в тринадцатилетнюю худенькую с полупрозрачной белой кожей курчавую девушку, и у матери появились
Мать взяла дочь за руку и со словами «Пойдём, принцесса моя, я тебя с кем-то познакомлю!» ввела в кухню. Раньше мать не проявляла желание познакомить дочку с кем-нибудь из ухажёров, и от неожиданности девочка не успела даже ничего возразить. Четыре пары мутных несытых глаз уставились на неё. На столе стояли бутылки с пивом и вином. По сему видно было, что это весьма изысканные кавалеры. Некоторые мамочкины приятели предпочитали водку.
— Вот она, моя красавица! — сказала женщина, подталкивая девочку к столу. — Присядь, дорогая, выпей винца.
С этими словами мать выдвинула ей табуретку и посадила, слегка нажав на плечи. Люся не знала, что и думать. Они никогда это не обсуждали. Девочка надеялась, что мать растит её не себе на смену, а для другой жизни.
— Это Анатолий, а это Пётр, — мать показала сначала на того, что выглядел шире и старше, затем на того, что был симпатичнее. На лице Петра обозначилась слащавая плотоядная улыбка.
— Петенька тебя покатает на мотоцикле. Правда, Петь?
— Да, тебе понравится, Люсечка, не сомневайся. Не смотри, что я чуть-чуть подзарядился, я ещё практически трезвый.
— Только привези мне её обратно, Петя, понял? — строго наказала мать. — И кольчугу не забудь!
— Да, Викуся, не беспокойся!
— И будь поласковее! Ты пей, Люсь, пей!
Девочка поднесла дрожащею рукой бокал к губам и отхлебнула немного. Вино тепло и непривычно опалило рот, оставляя приятное послевкусие, и Люся отхлебнула ещё глоток. Может быть, они просто покатаются и всё? — понадеялась девочка. Не может же мать взять и так просто толкнуть дочь в объятья какого-то едва знакомого рокера30, пусть и симпатичного. Люся никогда прежде не видала этого Петю. Она быстро глянула в его лицо. Немного опухшее, с щетинистыми щеками, порочными губами, мутными голубыми глазами, оно всё же показалось ей приветливым, хотя и с какой-то скользкой улыбкой.
— Выпей ещё, Люся, и пойдём, — ласково предложил Петя, и показался девочке даже милым.
Он встал довольно-таки твёрдо на ноги и ждал, пока Люся пригубляла, не поднимая глаз, бокал. Первый раз выпив больше одного глотка, она быстро пьянела. Вино уже расплющивало мысли и играло с настроением.
Когда она всё-таки поднялась из-за стола и пошла, Пётр не притрагивался к ней, и это обнадёживало. «Сейчас прокачусь с ветерком и домой», — надеялась она. Оказывается, это их пару мотоциклов видела девушка, недавно входя в подъезд. «На каком из них поедем? На красном? На чёрном? Если на красном, я его поцелую в щёку, когда вернёмся», — загадала Люська.
Они спустились. Он завёл красный. Люська осталась довольна. Почему она не переодела это дурацкое школьное платье? Она представила голые коленки на прохладном майском ветру и улыбнулась. Пётр сел поближе к баку. Он не видел, как глупо она задирает ногу, чтобы усесться сзади, как выглянули на секунду простые советские трусики. Она взялась за его куртку по бокам. Вино пьянило, мотор оглушал. Они рванули с места,
— Приехали. Слезай! — обернувшись, приказал Пётр. Она неуклюже соскользнула с сиденья.
Он перекинул ногу и встал возле неё, поставив мотоцикл на подножку. Молча внимательно посмотрел в лицо. Глаза его как будто просветлели и стали какими-то внимательными и строгими. Он потянулся ей за голову и развязал коричневый в тон платью бант.
— Этот цвет тебе не идёт, лапуля. — Он расплетал волосы, пока они не вытянулись во всю почти до пояса длину, сохраняя на себе особенности причёски. Он разгрёб их пальцами и вдруг, захватив прядь на затылке, наклонился и припал к губам. Щетина колола и царапала нежную кожу губ и щёк. Голова кружилась сильнее, чем от вина. Его язык душил, рука больно мусолила волосы. Вторая рука грубо смяла грудь. Потом отпустила. Громыхнула пряжка. Девочка словно бы и не понимала, что с ней происходит. Пётр оторвался от неё, чтобы тут же развернуть к себе спиной и перегнуть через сиденье мотоцикла, снова схватив за волосы. Люська и пикнуть не успела, как её подол взметнулся вверх, трусы были сдёрнуты вниз, а ноги раздвинуты грубой рукой, насколько позволяли трусы.
— Лежи, — тихо приказал он и, отпустив её, зашуршал и защёлкал чем-то.
Девушка покорно выполняла его требования. Лежа на весьма шаткой опоре, она наблюдала, как божья коровка ползёт по травинке, свежей и тоненькой. Как только он покончил с вознёй, глаза и рот девочки широко распахнулись от распирающей боли. Из груди вырвался сдавленный всхлип. Она не могла ни вдохнуть, ни выдохнуть, ни даже крикнуть. Его тело навалилось на неё, рука зажала и без того безмолвный рот. Она услышала почти у самого уха злобные слова:
— Сука… сука… сука… сука…
Каждое слово сопровождалось ударом вглубь неё, словно прибивавшим её к мотоциклу. При этом пряжка больно врезалась ей в ляжку. Когда Люська привыкла к новому для неё положению, она непроизвольно стала защищаться. Тело обезопасить она уже не могла, поэтому обороняла психику. Она представила, что сзади неё сейчас мальчик, с которым, пожалуй, она хотела бы пройти этот трудный первый опыт. Она представила себе Женьку Палашова и начала тихонько повторять его имя Петру в ладонь, словно заговаривая саму себя. И вдруг рот её был освобождён, и она услышала свой надорванный болью голос:
— Женька… Женька… Женька…
Удары усилились, но чужой мерзкий голос замолчал. Заходящимся от боли голосом она наколдовала себе хоть какое-то облегчение.
Когда, наконец, всё закончилось, Люське было уже почти хорошо и почти всё равно. Чужой отвратительный мужик ещё прижимал её к мотоциклу, но она его почти не ощущала. Вся её жизнь сейчас вертелась вокруг того места, где соединяются ноги. Там сливались воедино пульсация, жжение, боль и сладость.
Наконец мужчина освободил её. Довольно ухмыляясь, он приподнял подол платья и стёр почти застывшую кровь с её ляжки тыльной стороной ладони. Он не обнял её, не поцеловал, а только спросил: