Ванильный запах смерти
Шрифт:
– Пьянство, тупость, тьма необразованности, лень, – с трагизмом в голосе журчала Адель Вениаминовна.
– Зато властители мира у нас святы и безупречны. А главное – оборотисты. Такие обороты делают! – поддала сарказму Люша.
– Геббельсовская пропаганда зомбированных СМИ! – отшатнулась от нее вдова, тряхнув подбородком. В формулировке прозвучала выстраданность.
А потом Пролетарская и высказалась относительно нормальности людей, кормящихся при власти.
– Да-да, нормальные люди, которые не бегут от ответственности. Взять моего сына! – Старушка
– А он работает в одном из министерств?
– Не будем, Юленька, называть структуры и должности. Он на передовой, – зазвенел пафос в голосе старушки. – Занимается проклятыми имущественными отношениями. – Несчастная мать обреченно поникла.
«Оба-на! Как горячо-то… А с покойным Говоруном деловые контакты поддерживал этот “боец”?»
Но Адель Вениаминовна не дала сыщице «прощупать» эту версию. Она вдруг закивала головой, призывая Люшу подсесть поближе, и зашептала с горячностью:
– Вы обратили внимание на поведение этой журналисточки? Ну этой, Зульфии, прости господи! Нет?! Она просто не в своей тарелке после этого случая.
– Но это вполне естественно – такое потрясение: работодатель погиб, жених – едва не погиб. И все из-за какой-то нелепой случайности. – Люша старательно таращила глаза и прижимала руки к груди.
Пролетарская саркастически рассмеялась, презрительно зыркнув на недалекую дамочку:
– «Жених, случайность…» Вы совершенно не в курсе дела, милая.
Люша изобразила священный ужас и еще ближе придвинулась к «просветительнице».
– Я убеждена, что с этой парочкой что-то нечисто. Он – этот хамоватый телевизионщик – приехал к Федотову. Я это поняла еще за ужином – красотка его совершенно не интересовала. Но у них мог быть, как бы это сказать, совместный проект.
– Уничтожить артиста? Но зачем?! – «ужаснулась» Люша.
– А вот это следствие и должно выяснить! Наследство, элементарное ограбление, шантаж. Да мало ли что?! Но со здешним следователем… – Вдова презрительно махнула ручкой.
– А вы, Адель Вениаминовна, как и я, похоже, любите детективы, – расплылась в восхищенной улыбке Люша.
– Да терпеть не могу, – с достоинством произнесла Пролетарская.
«Врешь как сивый мерин», – подумала Шатова, но восторга с лица не стерла.
– Это все жизненный опыт, наблюдательность и интуиция. Ах, Леонов в бабьем платке – это что-то сногсшибательное, – захихикала Адель Вениаминовна, переключаясь на фильм и делая звук погромче.
Люше пришлось ретироваться на прежнее место. Больше она бабку отвлечь от комедии не могла. Видно, та удовлетворила потребность в словоизлиянии и с удовольствием предавалась просмотру. Впрочем, скоро снова начала клевать носом и вздрагивать. Проснувшись от громкой реплики одного из героев и потаращившись в недоумении на экран, вдова мяукнула:
– Я, пожалуй, пойду, – и начала освобождаться от пледа. – Совсем глаза слипаются. Даже Леонов с Крамаровым не веселят.
– Вам
– Да уж – расплачиваюсь за свою доверчивость. Алеше кто-то расхвалил этот Богом забытый угол. Он, конечно, из лучших побуждений и заботы о моем покое отправил меня сюда. Но разве тут что-то отдаленно говорит о покое?! Надо было в проверенный Звенигород ехать.
Пролетарская поднялась, поглаживая поясницу, и направилась к лестнице. Но у первой ступеньки остановилась, подняв вверх пальчик:
– А все потому, что делом заправляет профан. Типичный холостой двигатель! Жену его жалко. Ну, спокойной ночи, – сухо кивнула старушка и стала медленно подниматься на второй этаж.
«И снова загадки и недомолвки. Знает что-то Пролетарская о Говоруне конкретно? Не с чужих ли уст поет о “холостом двигателе”? Чем Вася мог так уж насолить избалованной старушке? Думай, думай!» – понукала свой мозг сыщица.
Но, учитывая сегодняшнюю дорогу и обилие впечатлений, Люша сдалась: ничего-то она в полночь не надумает. Организм брал свое – требовал полноценного сна. «Завтра, все завтра: наблюдения, разговоры, провокации. И хорошо бы пообщаться в больнице с Кудышкиным. Это может быть очень продуктивным».
Люша резко подняла голову и увидела, что дверь одного из номеров в левом крыле открылась и послышались стремительные шаги. Лестница – массивная, очень высокая, – была однопролетной и поднималась к П-образной галерее, вдоль которой и шли номера. В центре, на вершине условной «П», находился двухкомнатный люкс, в котором скончался народный артист. Справа и слева расположилось по три равноценные комнаты. Люшина была справа, в центре. Ближе к люксу, рядом с комнатой Федотова, жила Абашева. Именно она и прошествовала, не глядя вниз, в свой номер. Дверь хлопнула, и сработал запор.
«У кого же она находилась? У Травиной или Бултыхова? Старуха только явилась к себе, и у нее в номере литераторша никак не могла обретаться. Быть может, она решила осчастливить своим присутствием болящего? Но дань вежливости, простирающаяся до полуночи, – это что-то странное. А вот беседа с Травиной могла оказаться интересной. Лика говорит загадками, чурается всех. Неужели Зуля решила выведать что-то у воспитательницы?.. А-ах! А если она… А если Травиной угрожает опасность?! Неужели у «прямодушной» Зульфии и впрямь был мотив прикончить своего работодателя? А я такой же профан и «холостой двигатель», как и Вася! Умудрилась не попросить у Даши схему дома и расположение постояльцев. Дубина!»
Люша решительно пошла наверх. Кажется, именно в эту, ближнюю к люксу комнату шмыгнула Пролетарская… Н-нет, кажется, в следующую. А, была не была!
Шатова постучала в средний номер по левой стороне.
– Лика! Простите, это Юлия, – бодро отрапортовала она в замочную скважину.
– Что? Я сплю уже, – раздался недовольный голосок из-за двери.
– Извините, спокойной ночи, – пискнула Люша.
От души отлегло – Травина была жива. А то, что голос какой-то дребезжащий, так это спросонок.