Ванька 10
Шрифт:
Как через мост меня тащили — я уже не помню. Как его взорвали — не слышал. В себя пришел — на телеге. Рядом с ней Ли шагает. Рукой за телегу держится и идёт.
Я глаза зажмурил, снова их открыл.
Нет, не Ли. Другой китаец. Ли убили, а я вот жив остался. В который уже раз…
— Ну, как там наш Нинель?
Знакомый голос… Сормах? Точно, он.
Голова перевязана, шапки нет, весь в грязи. Где он её и нашел…
— Жив, доктор?
— Жив, жив…
— Молодец. Продержались…
Тут Сормах, как тот теребиловец у моста, мне подмигнул.
—
Сам Сормах при этом руку к себе в карман засунул. Как будто что-то в горсть там нагребает.
— Семянок?
— Ну.
— Давай. — я подставил комполка раскрытую ладонь.
Глава 44
Глава 44 Марш, марш, зуавы!
С ногой на этот раз у меня было всё плохо…
С чего, хорошо-то быть?
Перевязался я сам наспех под огнём у моста, прямо поверх, не сказать, чтобы чистых, шароваров.
Потом меня по грязи, не знаю сколько, волоком теребиловец тащил.
Что там ещё было — хрен знает, сознание моё отдельно от тела витало.
Затем на телеге сколько я ещё времени провёл. Пару раз меня в полевые лазареты завозили, но они сами были в процессе эвакуации и там вся помощь мне только перевязками и ограничивалась. Поджимал нас враг, на пятки наступал, какая уж там адекватная хирургическая обработка моего ранения…
Да, может и хорошо, что по пути в моей ране никто не покопался. На вид эти лазаретные помощники смерти на врачей и близко не походили. В лучшем случае — ротные фельдшеры ускоренных военных выпусков бывшей императорской армии, а то и ещё что похуже…
— Дальше везите…
— Это не к нам…
— Ничем не поможем…
— Не наш уровень…
Сормах, а зачастую и ему приходилось вмешиваться во всё это, только из души в душу матерился.
Медицинская часть Армии Мировой Социалистической Революции была весьма не на высоте.
— Раньше-то, думали — плохо было, а как оказалось — у Христа за пазухой, — вздыхали старослужащие, кто ещё в императорской армии войны полной ложкой хлебнул, а сейчас в Европе пожар пролетарской революции раздувал. Это, если кто не понял, они так по бывшей военной медицине ностальгировали.
Вот с отступающей армией я в Варшаве и оказался. В бывшем губернском городе Привисленского края.
В Варшаву империалистов не пустили, наши резервы подошли и сейчас уже неделю день с ночью спутался, такая заруба шла… То солнца из-за дыма и частичек земли, до небес взрывами поднятой, не видно, то из-за пожаров ночью хоть мелкий шрифт в газете читай.
В этом прифронтовом городе я, следуя очередному выверту судьбы, попал в госпиталь «зуавов смерти». К кабилам или военнослужащим частей легкой пехоты французских колониальных войск эти «зуавы смерти» никакого отношения не имели. Скорее, были чем-то типа нашего Интернационального полка имени Международной Советской Республики. Только они здесь, в Варшаве формировались из иностранных добровольцев-смертников. Не за деньги воевали,
Китайцы-то из нашего полка — наемники, убивают за деньги. Впрочем, не все в полку такие. Многие и воюют по убеждению за светлое будущее Народного Китая. «Красные Китайские Соколы» — так они свою роту называли, которая в батальоне из таких сознательных сформирована была. Впрочем, от жалования они тоже не отказывались. Китайцы, они всегда свой интерес блюдут.
Так вот, в этих «зуавах» были и германцы, и чехи, и венгры, и кого только не встречалось. Они в Привисленском крае первая и главная опора для нашей Армии Мировой Социалистической Революции.
Хирургом в госпитале у «зуавов смерти» оказался мой соученик по Императорской Военно-медицинской академии.
— Иван?
Полные глаза у него были недосыпа, а узнал меня…
Я в ответ только слабенько кивнул. Ни на что другое сил у меня уже не было.
— Это кто тебе ногу до такого довёл?!!!
Да, видно не видал Петенька видов… Задницу в окопах не морозил…
— На стол!
Ну, к житью, так выживу… Петенька у нас на курсе не самым лучшим оператором был.
После эфирного наркоза я отходил тяжело. Я всегда после него плохо отхожу, а тут я жалел даже, что вообще проснулся. Лучше бы помер, как-то для себя не заметно, в ходе операции…
На удивление, обе ноги у меня были на месте. Одна — нормальная, вторая — болела и из-под бинтов только пальцы торчали.
Я ими пошевелил. Шевелятся. Ну, это хорошо. Нет, не так — просто замечательно!
— Что там? — кивнул я на ногу Петеньке, когда он удостоил нашу палату своей вечерней визитацией.
— Плохо там, всё плохо, но ампутировать я пока не стал…
Ну, спасибо тебе, кормилец. Две ноги, всяко лучше, чем одна.
Так и потянулись мои недели в госпитале. Скучные и болезненные. Из развлечений — книги и выступления местных детей, которые нас частенько своими концертами радовали.
Вперед, Варшава!
На бой кровавый,
Святой и правый!
Марш, марш, Варшава!
Марш, марш, зуавы,
На бой кровавый,
Святой и правый!
Марш, зуавы, марш!
Песни на этих самодеятельных выступлениях были соответствующие. Кто-то со знанием дела занимался подготовкой репертуара.
Сегодня малыши в госпитале у зуавов поют, значит — песня тоже к зуавам отношение имеет.
Глава 45
Глава 45 «Берлинское Чудо»
Рана на моей ноге категорически не желала заживать…
Вроде, только дело начинало на лад идти, а потом всё снова да снова…
— Что, опять?
Больно уж хирург Петенька печальный вид имеет. Огорчить, видно, меня своим заключением хочет.
— Опять…
Опять, это — скоро распахнётся дверь операционной и меня в неё на каталочке повезут. Чистку ране на моей многострадальной конечности будут делать. Чистку, это так Петенька выражается. Нашел же, умник, словечко…