Ванька 8
Шрифт:
Я заметил одного даже в трофейной каске. Здесь-то он зачем эту железяку на голове носит?
Рязанцев потеснил своё хозяйство и нас разместили. В тесноте, да не в обиде. Я чуть-чуть перекусил от щедрот Никифора Федоровича и прилёг досыпать. Уже закрывая глаза вспомнил, что надо бы посмотреть, что там с раной у него на голове. В последние дни не до такой мелочи было…
— Владей.
Как проснулся, я опять же был накормлен и оделен Рязанцевым подарком.
Не знаю, уж откуда он его добыл, интендант-проныра. Подарок был
— Спасибо. Не откажусь.
В голову, непонятно с какого перепуга, у меня пришли слова песенки, что трудно жить в деревне без нагана — нечем председателя убить. До председателей колхозов дело ещё далекое, но всё к тому идёт. Тут они в империи одну революцию уже учинили, Николай Александрович от престола уже отрекся, а Михаил его не принял.
Такие вот пироги…
— Смотри, Иван Иванович, что мне тут ещё по случаю досталось. — бригадный интендант протянул мне пачку почтовых карточек. — Знают наши об увлечении дочери, вот и несут всякую-всячину… Даже такую гадость.
Да, раньше бы такое не принесли…
Немецкие открытки содержали карикатуры на российского императора. Сейчас они были уже не актуальны. Нет у нас опоры и надежи.
На лежавшей первой в пачечке почтовой карточке Николай Александрович был изображен в лаптях, в каких-то просторных деревенского вида портках и рубахе. Ещё и с многочисленными разноцветными заплатами. В жизни бы ни одна российская баба своему мужику таких не сделала. В селе Федора, когда и где у кого заплатка на рабочей одежде имелась, всегда была в тон.
Императора немцы нарисовали верхом на заморенном осле. Под мышкой у него был артиллерийский снаряд, из всех карманов торчали бутылки с водкой.
Я протянул обратно открытки Рязанцеву.
— Пропаганда.
— Согласен, Иван Иванович. Гадость…
— На войне все средства хороши.
— Тут тоже поддержу Ваше мнение.
Открытки были брошены на стол, разлетелись по нему в полном беспорядке. Одна на пол свалилась. На ней российский император, опять же в неприглядном наряде, получал из рук японского императора какую-то допотопную винтовку. Намекали германцы, что у нас своего оружия не хватает.
Глава 17
Глава 17 Проверочная комиссия
Полторы недели мы ели, спали, приводили себя в порядок.
У нижних чинов даже румянец на щеках начал появляться.
Руководство бригады укатило в Париж, а меня почему-то не взяли.
Рылом не вышел…
Мне даже обидно стало. Не очень сильно, но всё же.
Затем остатки бригады отвели в более глубокий тыл.
— Иван Иванович, извольте получить новое обмундирование.
Рязанцев, что сообщил мне это, выглядел весьма довольным, словно он самолично это обмундирование шил. Его, кстати, в столицу Франции тоже не взяли.
Переобмундировывали не только офицерский состав, но и нижних
— Во как… — солдаты мяли в руках обновки. — Как цари какие будем.
Форменная одежда, действительно, была очень качественная.
— Сносу таким сапогам не будет, — слышались там и тут довольные голоса.
У солдат, в большинстве своем вчерашних селян, отношение к сапогам было трепетное. Старую форму сдавать не требовалось, поэтому почти все её оставляли.
— Пригодится, годная ещё.
Федор Федорович, мой старший фельдшер, аккуратно уложил в заплечный мешок то, что раньше на нём было.
— Года ещё не носил…
Это уже относилось к сапогам старшего фельдшера, которые тоже в общую кучу на плацу не полетели. Да там и не куча была, так — кучка.
Офицеры отсутствовали, солдаты бездельничали. Занятий с ними никто не проводил.
Возобновились разговоры о событиях в России.
Тут ещё приказ зачитали. Начальников теперь надо называть по-новому — господин полковник, господин штабс-капитан…
Солдаты по своей инициативе начали организовывать комитеты — ротные, полковые, даже создали и бригадный. Офицеров в них не брали, военных чиновников — тоже.
Из французских госпиталей начали возвращаться первые раненые. Из-за них буча и началась.
Вернувшиеся жаловались товарищам, что их там плохо лечили, обращались хуже, чем с неграми. Даже тех, у кого только-только швы сняли, заставляли носить воду, колоть дрова, заниматься уборкой территории.
— Ещё и ругаются, что почему бинты у тебя грязные. Какими им быть, если я дрова колол? — возмущался ефрейтор Петров. — Суки…
— Сами французики, уже вполне поправившиеся, лежат себе, полеживают… Их только кормят, работать не заставляют…
— Все бока негры отлежали, а мы не емши воду таскаем…
На фоне таких разговоров бригадный комитет постановил организовать проверочную комиссию. Выяснить, имеют ли под собой основание жалобы раненых.
— Иван Иванович, мы тебя в комиссию включили. Посмотри, что там делается.
Во как. Со мной, как со знакомцем на завалинке нижние чины разговаривают! Со свободой, равенством и братством совсем распоясались…
Раньше, такого не было. Скоро и в морду начнут кулаком тыкать…
— Двух фельдшеров ещё с собой возьми…
Так. Уже приказывать начали…
Мля… Куда катимся?
Теперь комитет — власть… Власть? Да, власть…
— Иван Иванович, съезди. Хуже не будет.
Это ещё и Рязанцев в ту же дуду дудит. Нет, он не за власть комитета, а просто за меня опасается. Откажешь комитету — неизвестно что будет.
— Хорошо, съезжу, — согласился я.
В проверочную комиссию кроме меня и фельдшеров, вошли ещё и представители от ротных и полковых комитетов. Не комиссия получилась, а целая толпа.