Ванька-ротный
Шрифт:
Переложив документы, я решил ощупать его ладонью сверху вниз. Как только я коснулся кончиками пальцев его живота, он заскрипел зубами и издал грудной гнусавый звук. На губах у него лежала моя рука.
У нас у разведчиков отработанные приемы. Не успеет гнусавый выдох вырваться у немца, как ладонь, прикрывающая рот, мгновенно разведена и немедленно затыкает ему нос. Не успел он вздохнуть, чтобы огласить криком округу, как моя рука перекрыла все дыры и ему нечем стало дышал. Ему осталось одно. Проглотить свое мычание. Я дал ему сделать вздох, позволил передохнуть и, приложив палец
– Лежать, мол тихо!
В боковых карманах его брюк лежало что-то твердое. Я извлек оттуда зажигалку и портсигар. Важно было, чтобы в карманах у него не осталось оружия в виде мини "Вальтера" или дамского "Браунинга".
Он дышал порывисто, глубоко и больше не кричал, не стонал.
Я снял ладонь со рта, расстегнул ему нараспашку френч и посмотрел на его рану в живете. Большое кровавое пятно было видно на марлевой повязке. Теперь он дышал глубоко и ровно. Он по видимому физически ослаб и потерял много крови. Но больше не стонал. Он боялся, что я его задушу.
Офицер лежал на палатке, которую тянул за собой солдат. Он был без поясного ремня. Ремень и пистолет в черной кобуре лежали на палатке у него между ног. Я, не спеша, взял его, нацепил поверх маскхалата у пояса и, еще раз ощупал его карманы и осмотрел ноги. На нем были блестящие хромовые сапоги с прямыми, как бутылка, голенищами. Это наши майоры, подумал я, любили носить сапоги, по-деревенски гармошкой. Обер-лейтенант успокоился, ровно дышал, а глазами следил за моими движениями.
Я погрозил ему пальцем. Он кивнул головой, что понял меня. Он лежал и слегка беззвучно шевелил обсохшими губами. Мне показалось, что он молился или даже хотел мне что-то сказать. Но я не мог разобрать его едва уловимый шепот.
Для меня, по словам раздельная, немецкая речь и то была не совсем и не полностью понятна. Я понимал, когда сам задавал вопросы и получал на них простые ответы. Я, как бы уже знал слова, которые должен был услышать в ответ. А тут одни неизвестно с чем шипящие.
Оставив офицера, я перешел к солдату, которого зажал ординарец. Ординарец тихо, как тень слез с него и шагнул в сторону. Я легонько коснулся солдата рукой.
Немецкий солдат на удивление был сообразительным парнем. Он приподнялся с земли, сел поудобнее, приставил палец к губам, давая понять, что будет молчать, как могила. Согнув ногу и приподняв ее, он показал рукой, что здесь у него рана. У него был пробит осколком носок сапога. Кровь из пробитого сапога не текла, рана, по-видимому, была небольшая. Он и не пытался снять сапог и сделать себе перевязку. Не дожидаясь моей команды, он сам поднял руки, предлагая себя обыскать. Я похлопал его по плечу, жестом показывая опустить вниз руки. Он потыкал пальцем в разорванный сапог, сморщил рожу и покачал головой. Идти сам, мол, он не может.
Показав, чтобы он обнял меня руками за шею, я легко приподнял его от земли, вытянулся во весь рост и шагнул в обратном направлении.
Он, как ребенок обвил мне шею руками, прижавшись ко мне своей шершавой щекой. Я сделал неуверенный первый шаг, а потом поймав равновесие, зашагал в сторону нашей траншеи.
Ординарец
Через некоторое время он развернулся и последовал за нами. До траншеи мы дошли быстро, без остановок. При возвращении назад не требуется идти плавным гусиным шагом. Здесь не нужна большая осторожность. Здесь правило другое. Пока тебе в спину не бьют, хватай языка и мотай без оглядки назад.
Одной рукой немец придерживал свою раненую ногу, а другой держался мне за шею. Он потратил все запасы бинтов, на офицерский живот и как выяснилось, перевязать ногу ему 6ыло просто нечем.
На окрик солдата, какой мол пароль, я послал его приветливо матом. Он принял это за отзыв и вылез за бруствер, чтобы помочь нам осторожно спустить немца в траншею. Я шагнул на бруствер и мы подали немца на руки лейтенанту.
Отзыв, на окрик часового, матом всегда действовал безотказно и лучше, чем условный пароль.
– Кто идет? иногда услышишь из ночи. Пустишь ему в ответ пару знакомых слов. Солдат сразу соображает, что имеет дело с разведчиком. И сам же ещё добавит! – Понял! – Понял! Я тоже свой! Разведчики паролей и отзывов не признавали. Считали их детской игрой.
Я спрыгнул в траншею и сказал лейтенанту:
– Неси немца в свою землянку! Я следом иду! Напарник не отставай!
– Угу!
– А раз, угу! – пошевеливайся и топай. Нам еще за офицером нужно сходить!
Я совсем забыл про немецкую фуражку торчавшую у меня на голове. И солдатам стрелкам показалось чудо. Их лейтенант, командир роты нес на руках немецкого солдата, а за лейтенантом шел немецкий офицер в фуражке с серебристой кокардой, в маскхалате и руки в карманы. А сзади шел солдат разведчик, одной рукой придерживая автомат.
– Смотри! Смотри! Один наш полковой разведчик их него немца и офицера прихватил!
– Этот, что на руках у нашего лейтенанта – солдат. А тот в немецкой фуражке, не меньше капитана будет. Смотри, как нахально прёт!
Ординарец поравнялся с говорившим и стукнул ему слегка по затылку.
– Ты чего в траншее шумишь?
– Вот и договорился! – сказал кто-то ехидно.
Лейтенанта с немцем на руках при входе в землянку окружили солдаты.
– То, да сё! Стоят, зубы скалят. Ординарец сразу протискался вперед.
– Ну, куды навстречу лезишь? Не видишь куды прешь? Чего варюжку разинули. Или немца никогда не видал? А ну, давай на свои места в траншею!
Солдаты, что сгрудились у землянки, попятились и повернули назад.
Ординарец вышел вперед и оттеснил их, освобождая проход. – Зеваки криворотые! В разведку их просил, не пошли! А немца смотреть набежали! Там ещё один внизу у оврага остался. Сходили бы, принесли, тогда и пялили глаза!
Услышав, что дело может дойти до вылазки к оврагу, они поспешили вернуться в траншею на свои места. В роту видно успели привезти харчи и варево. Некоторые из солдат опорожнив котелки, жевали хлеб.
– Продохнуть будет нечем! – ворчал ординарец, поравнявшись с часовым.