Ванька-ротный

Шумилин Александр Ильич

Мелкие ручьи и лужи застыли и оцепенели. И лишь холодине струи реки и водовороты на поверхности воды, перекатываясь и переливаясь, неслись куда-то неудержимо.

Я подошёл к своим солдатам, подозвал старшину и велел ему выйти на кромку берега и наблюдать за той стороной. Взяв с собой двух солдат помоложе, и предупредив остальных, чтобы лежали тихо, и что я отойду на некоторое время, я пошёл вдоль берега вверх по течению.

Я хотел осмотреть полосу нашего берега, деревья, низину и кусты, всё, что находилось правее

нас на расстоянии в полкилометра.

Дело шло к вечеру, видимость ухудшалась, от воды, со стороны реки, на берег ползла сырость и изморозь. Нужно было осмотреться на всякий случай. Здесь на берегу, ни слева, ни справа нет никого. Мы одни лежим у бывшей переправы.

Пройдя метров сто от места, где лежали солдаты, мы отошли от берега и спустились в низину, чтобы обойти открытый участок реки.

Я не хотел, чтобы нас увидели с той стороны |противоположного берега|. Мало ли, что могло быть!

Осторожно пробираясь между прибрежных кустов и небольших деревьев, я каждый раз останавливался и из-под ветвей покрытых прозрачным бисером льда, смотрел на противоположный берег, но ничего подозрительного на той стороне не замечал.

Я стоял по несколько минут и неподвижно вглядывался в прибрежные заросли на той стороне. Потом мы осторожно и медленно отходили назад от кромки обрыва и не торопясь продвигались дальше вперёд.

Подойдя к небольшой группе сосен, густым островом стоявшим на берегу, мы заметили в глубине деревьев какое-то едва уловимое движение. Что-то живое шевелилось между стволов.

Мы бесшумно изготовили своё оружие и подались вперёд. И там, за стволами деревьев мы увидели одиноко стоявшую лошадь.

Мы подошли ещё ближе, она повернула голову в нашу сторону. Мы увидели, что у неё на шее и в плече была большая и глубокая рана. Из раны сочилась чёрная, как дёготь, кровь. Вот почему она стоит так тихо, почти неподвижно и едва заметна между стволов и ветвей. Большие, грустные глаза её тоскливо смотрели в нашу сторону.

О чем думала она, когда увидела подошедших людей? Лошадь умное животное. Один царь как-то сказал своему визирю, — "Если бы у тебя на плечах была голова лошади, ты бы не был так глуп и не говорил мне всякой ерунды!".

Брошенная лошадь стояла одиноко среди холодных стволов и обледенелой травы. Мы тоже были одиноки и брошены и пребывали в полной неизвестности! Мы ещё не истекали кровью, но всё это будет потом, всё это ждало нас впереди!

Что будет с теми и с командиром роты, которые ушли на тот берег? Как они будут переправлять своих раненых солдат, если там примут неравный бой? Кто им пошлёт продукты и боеприпасы? С кем они держат связь? Переправа взорвана. Дорога назад им отрезана. Оттуда назад на бревне живым не доберёшься.

Кругом по-прежнему стояла угнетающая тишина. Холодок и небольшой ветер с реки хватали за спину.

Мы постояли немного, посмотрели

на тот берег и пошли назад к нашим ребятам. Выйдя по пути на край берега, я заглянул вниз. Берег в этом месте уходил в воду сплошной обрывистой стеной. Выйти на берег с воды можно было только в одном месте, там, где с парома выбралась наверх лошадь с повозкой. Это, от моих лежащих за берегом солдат, было не далеко.

Наши солдаты лежали на открытом месте. Повсюду небольшие кочки, поросшие побелевшей от инея травой. Я положил дозорных на край обрыва, а сам прилёг на кочку рядом со старшиной.

К вечеру на дороге, по которой укатила телега и убежали сапёры, показалась небольшая группа солдат. Они шли в нашем направлении.

Когда солдаты приблизились и подошли к нам совсем близко, среди них я увидел знакомое лицо. Это был друг мой по военному училищу Женька Михайлов, с которым мы в Кувшиново ходили на танцы. Лейтенант Михайлов куда-то вёл небольшую группу солдат.

Я поднялся с земли, и он увидел меня. Мы вышли друг другу навстречу и поздоровались.

— Ты из штаба полка? — спросил я его.

— Да! А ты тут что делаешь?

— Мы?

— Мы лежим у моря и ждём погоды!

— Наши два взвода с командиром роты переправились туда. А мы вот лежим у переправы и ждём их возвращения обратно. Нас привели, положили и велели ждать. А что делать, этого не сказали.

— А ты, Михайлов, куда держишь свой путь?

— Это твои солдаты?

— Да! Это полковая разведка. Я, так сказать, в полковую разведку теперь перешёл. Когда нас стали распределять после передачи из штаба армии, предложили в разведку. Вот я и пошёл.

— Про вашу роту в штабе полка что-то говорили, но они не в курсе дела, что половина роты осталась здесь. Вашу роту целиком считают погибшей.

— Как погибшей?

— Так!

— При мне командир полка подполковник Шпатов докладывал в дивизию, он доложил, что немцы вышли по всему правому берегу к Волге. Вырвалась одна повозка, а батальон и ваша рота попали в плен.

— Он правда сказал, что солдаты сражались до последнего. Но сам понимаешь, истина, она между слов.

— В какой плен? Чего ты мелешь?

— Говорю тебе дело! Я сам слышал. Начальник штаба спросил Ипатова, — Как роту списывать? Пропавшими без вести или погибшими?

— Думаю, что ты напрасно здесь сидишь и ждёшь своих. Да и из полка за вами сюда никто не придёт.

— Как не придёт? Здесь был зам. ком. полка по тылу. И сапёры на наших глазах взрывали паром.

— А ты куда с разведчиками идёшь? На ту сторону будешь переправляться?

— Нет, на той стороне нам делать нечего. Мне приказано двигаться вверх по течению реки по этому берегу. Мы должны пройти километров десять и к утру вернуться в штаб. Нам нужно осмотреть правый берег, не перешёл ли немец выше по течению и не обошёл ли он штаб полка.