Ванька-ротный
Шрифт:
Время летело так быстро, как эти холодные струи реки, которые неудержимо и стремительно неслись под уклон на поверхности воды.
Я по-прежнему сидел над обрывом и смотрел, то на береговую кромку леса |по ту сторону реки, и переводил свой взгляд|, то на крутые водовороты реки. Сзади я услышал похрустывание льда и шуршание замёрзшей травы. Метрах в тридцати на меня шагал старший лейтенант. Он подошёл к берегу, постоял некоторое время молча, посмотрел на ту сторону, огляделся вправо, влево, и сказал:
— Завтра я пойду в полк и доложу насчёт тебя.
— Оставайся покуда здесь. Может,
— Может ещё кто из ваших вернётся?
— Верно! — подумал я.
Если уйти сейчас под деревья, a солдаты мои только и ждут податься ближе к кострам, кто будет следить за тем берегом, возможно, нужна будет какая помощь?
Не успел старший лейтенант дойти до своих солдат, как над лесом из-за реки послышался резкий гул моторов. Из-за макушек деревьев в нашу сторону, на небольшой высоте летели немецкие бомбардировщики. Они шли густой цепью друг за другом. Проревев у нас над головой, они развернулись и пошли обратно вдоль берега. Недолетая до нас, они несколько снизились и по очереди стали бросать бомбы и стрелять из пулемётов. Пройдя один раз вдоль берега, они развернулись и почти цепляя за макушки сосен, сбросили ещё серию бомб и открыли стрельбу.
Всё перемешалось в гуле и реве моторов, в стрельбе из пулемётов и во взрывах осколочных бомб. Послышались крики, заметались люди. Ни солдаты сидевшие у костров, ни наши, лежавшие в отдалении от берега заранее не окопались. Кто знал, что всё так будет? А теперь за свою беспечность солдаты расплачивались кровью. Сибиряков застала бомбёжка за варевом мяса, а мы остались лежать между замёрзших кочек на совершенно открытом месте. От бомбёжки укрыться было негде. Вот как бывает. Сидели, лежали, а отрыть себе "щели" [64] или окопчики не додумались.
64
"Щель" — узкий, неглубокий, одиночный окоп.
Сверху на нас сыпались мелкие и крупные бомбы, с визгом и скрежетом ударяли в землю тяжёлые пули. Нам казалось, что под нами рвётся земля. Но на наше счастье, что мы оказались среди кочек Немцы бомбили берег, а нас только трясло.
Из рощи выскочил комбат, старший лейтенант. Он, прыгая через кусты и кочки, бросился бежать по полю в направлении дороги. За ним врассыпную бежали солдаты. А в роще продолжала реветь и взрываться земля. Бежавшие падали, переползали на ходу поднимались и снова бежали. А сверху над берегом распластались немецкие самолёты.
Я вспомнил, как в начале войны, там у Москвы по немецким самолётам по ночам светили прожектора и били зенитки. А здесь они летали свободно, как по помойкам воробьи.
Наши солдаты лежали в открытом поле. Они не шевелились. Немцы сверху не видели их. Прямых попаданий не было. Но бегство из рощи комбата и его сибиряков в один миг подхлестнуло кой-кого из моих солдат. Первым сорвался тот шустрый мужик, который ещё в "телятнике" [65] при отъезде на фронт, нализался спиртного.
65
"Телятник" — вагон для перевозки скота.
Несколько человек сорвались с места
Я кричал до хрипа на солдат, чтобы они лежали на месте. Но страх после [первой] длительной бомбежки, грохот и рёв моторов сделал своё коварное дело. Большая часть солдат поднялась и побежала подальше от края берега. Они хотели выйти из-под огня. Поднявшиеся отбежали метров на сто и снова залегли. Со мной остался старшина и человек пятнадцать солдат.
Мы лежали меж кочек, уткнув лица в мёрзлую землю. Под вой, грохот и взрывы нас швыряло из стороны в сторону и подбрасывало над землей, выворачивало все внутренности и било остервенело по голове |по мозгам с невероятной силой|. Мы цеплялись за мёрзлую, покрытую льдом траву, рвали её, готовы были вдавиться в застывшую землю, и ни холода, ни льда, при этом, мы под собой не чувствовали. Немцы сыпали бомбы, поливали землю свинцом.
Периодически всё кругом вдруг стихало, мы поднимали головы, оглядывали себя и смотрели кругом, но в пространстве перед собой ничего не видели, в глазах стоял какой-то непроглядный туман.
Время остановилось! Минуты превратились в целую вечность! И после всего этого, каждый раз мы должны были не забывать, что в штабе полка нас немедленно расстреляют или в любой момент потом отдадут под суд.
Там, где дорога от берега уходила в тыл, метрах в трехстах от берега была небольшая высотка в виде продолговатой гряды, она возвышались над полем с кочками метра на полтора. На ней росли невысокие сосны. |Она была от берега в двухстах метрах.|
Солдаты батальона залегли под деревьями и тут же окопались. Мы отошли от берега, но места окопаться на высотке, для нас не оказалось, и мы остались лежать в открытом поле. Все ожидали нового налёта.
В роще, где, пристрелив лошадь, сибиряки развели костры, горели огни и шёл дым. Там остались раненые и убитые, и туда снова полетели бомбы. Комбат решил подобрать раненых вечером, с наступлением темноты, когда прекратиться бомбёжка. Теперь сунуться туда не было никакой возможности. Потерь среди моих солдат кроме двоих пока не было. А тех двоих прямым попаданием разорвало на куски.
Немцы зашли для бомбёжки снова вдоль кромки берега. Новая серия осколочных бомб пришлась по тому месту, где только что мы лежали.
Земля от разрывов вскипела и вздыбилась, брызнула в разные стороны, теперь мы наблюдали разрывы со стороны. Сверху летел песок, падали клочья земли и замёрзшие кочки. В одно мгновение выросли новые огромные всполохи взрывов. Что было бы с нами, если бы мы остались лежать на берегу? Первые заходы самолётов по сравнению с этими показались нам не такими страшными. "Юнкерсы" по очереди заходили на боевой курс и повисали над берегом. Они снижались к земле, вываливали свой груз и облегчённые с силой и рёвом взмывали вверх. Страшный грохот и рёв прокатывался над землей, а новый самолёт уже зависал над целью.