Ванька-ротный
Шрифт:
Березин приказ штаба армии выполнил. Он в штаб армии доложил, что на рассвете взял деревню Тинково [81] . Всё просто!| Снимать ротного с должности нет никакого смысла. Ротные офицеры живыми на дороге не валяются! |Дороги мостят их трупами.|
Немец больше не стрелял. Деревня ещё горела. Нужно отметить выдержку Ахрименко. Во время обстрела он на участке остался со своим расчётом один, несмотря на то, что пехота сбежала. О нём даже напечатали в боевом листке.
81
Тимакова;
К 30 ноября солдатские окопы и отдельные ячейки были соединены общим ходом сообщения. Мы прошли серьёзные испытания огнём и научились долбить мёрзлую землю лопатами. Нельзя бесконечно испытывать судьбу, полагаясь только на совесть солдата. Нельзя попрекать человека за старые обиды и грехи |, держать его в страхе|. Запреты и строгости были отменены, старые проступки и обиды были забыты.
Жизнь офицера роты на войне, это последняя инстанция, куда сыпятся приказы и распоряжения. В руках батальона и полка солдат нет. Для них существует только "Ванька ротный". А у ротного, что ни солдат, то свой склад ума и характерец. Каждому солдату своё давай! У командира роты, — солдат вот где сидит, и я пальцем щёлкал по горлу!
Теперь я вспомнил, как перед наступлением на эту деревню, по распоряжению полка нас несколько раз перегоняли с места на место и каждый раз заставляли рыть новую траншею [82] . Тогда я возмущался, а зря! Видно мало раз мы проделали эту работу, раз Черняев по моему приказу отказался долбить мёрзлую землю. Получилась досадная осечка.
А солдата нужно приучить, ко всему на войне. Нагнулся к земле, припал на колени от пули, рой себе ячейку, где бы ты не стоял.
82
В 119 сд солдат не хватало, все они "остались" за Волгой, на правом берегу под Некрасово. "В полках дивизии оставалось по 120–150 чел.". Это, когда в роте 13–16 бойцов.
Глава 7. Переход в наступление
В ночь на 1 декабря сорок первого года в расположение роты прибежал батальонный связной. Я в это время ходил по траншее и проверял несение службы ночным нарядом. Связной нагнал меня в узком проходе траншеи и навалился на меня. Он поднялся на цыпочки, вытянул шею и, дыша мне в лицо, таинственно сообщил:
— Товарищ лейтенант! Вас срочно вызывает комбат!
Я не люблю, когда мне дышат в лицо и изо рта дышащего ударяет неприятный затхлый желудочный запах. У меня появляется желание оттолкнуть его, а он всё ближе лезет ко мне и дышит на меня своей отрыжкой.
Он солдат. Толкать его без видимых причин вроде нельзя. А я не переношу и не могу терпеть, когда мне вот так лезут и дышат.
Связь работает. Могли бы и по телефону сообщить о вызове, — думаю я. Не обязательно гонять солдата по такому поводу.
— Вас срочно вызывает к себе комбат! — слышу я голос солдата и чувствую противный запах у него изо рта.
— Ладно приду! — отвечаю я и отворачиваюсь от него в другую сторону.
Но ему неймётся и он опять забегает наперёд.
— Комбат велел мне вместе с вами к нему идти.
— Комбат? — переспрашиваю я, и отворачиваюсь от него.
|- Отойди от меня на десять метров и ближе не подходи!|
Комбат у нас новый. Старшего лейтенанта, что был на Волге, давно уже нет. После суда он сразу исчез, а куда он девался, никто не знает. Был человек и пропал!
Иду вдоль траншеи, ищу ординарца. Он должен быть где-то здесь, в солдатской ячейке. Пошёл навестить своих ребят.
Я трясу его за плечо. Он присел на корточки и спит непробудным сном. За день набегался, намаялся, присел и заснул.
— Вставай, собирайся, пойдём в батальон!
— Забеги к Черняеву, скажи, что я ушёл в батальон. Он останется за меня!
— Догонишь бегом! Я на тропе подожду у обрыва!
Я иду по траншее и на повороте вылезаю на поверхность земли. Посыльный из батальона следует за мной сзади. Мы медленно подвигаемся по снежной узкой стёжке к обрыву |утоптаной и вдавленной в снег тропинке|.
Иду по тропе не торопясь, а связной мне наступает на пятки.
— Я тебе дистанцию велел держать!
Он большее время проводит в тылу. И когда попадает в траншею, старается поскорей убежать с передовой. Все бояться переднего края. На передке сейчас тихо, немец не стреляет. А страх у него всё равно по спине ознобом ползёт. К снарядам и к передовой нужно привыкнуть!
Но вот за спиной у связного я слышу сопение моего ординарца. Я его на расстоянии по дыху определяю. Дышит он часто, а запаха изо рта у него нет. Поворачиваюсь, спрашиваю, — Видел Черняева?
— Передал, как вы сказали!
Я прибавляю шаг, и мы быстро спускаемся с обрыва, идём по пологой долине и наконец подходим к реке. К той самой, от которой мы когда-то цепью пошли на деревню |о которой сказано: "И ель сквозь иней зеленеет, и речка подо льдом блестит!"|.
Русло реки засыпано снегом. Прозрачного льда не видно совсем. По узкому мостику [узким мосткам] перебираемся на другую сторону. Это наш, так сказать, пограничный рубеж. Мы можем его перейти только с разрешения начальства. Перешагнул его однажды самовольно Черняев и тут же получил соответствующий срок. Мы отгорожены от остального живого мира двумя узкими бревнами с перекладиной.
Смотрю вперёд, — знакомые места! Вот наша старая траншея, чуть дальше кусты, на склоне бугра зеленые сосны, а там за бугром открытое снежное поле. За полем в ложбине, небольшая деревушка [83] .
В избе сильно натоплено, накурено и кисло пахнет. В спёртом воздухе чувствуется бензиновый запах коптилки. У нас хоть снаряды, снег и мороз, но воздух чистый и полезный, для организма! Как они здесь сидят? Чем они здесь дышат?
У стола на лавке сидит комбат в новой меховой безрукавке. Он шибко занят, смотрит на себя в зеркало. Не понимаю только, чего он смотрит в зеркало и улыбается сам себе.
83
Савинская Слобода.