Ванька-ротный
Шрифт:
Начальство уехало в новый район сосредоточения. Для них там заранее всё было готово. А мы солдаты войны по морозцу и хрустящему снегу пешком, да пешком!
Мы идём по лесной дороге и лениво перекидываем ноги. У нас впереди километров тридцать пути. По рыхлой зимней дороге, взрытой лошадьми, передвигаться тяжело. В узкие полосы укатанные полозьями ногу не поставишь, приходиться всё время идти по рыхлому конскому следу.
Дорога всё время петляет, она то скатывается под уклон, то снова ползёт куда-то на бугор. Кругом лес. На открытое пространство дорога не выходит. Мелькнёт в стороне
Зимняя ночь длинная, за ночь намахаешь, натолчёшь сыпучего снега, дойдёшь до места привала и замертво упадёшь. Солдаты ложатся, где их застала команда — "Привал!". Валятся в снег, как трупы прямо на дороге.
Тыловые любят ездить рысью, торопятся, ругаются и недовольно кричат.
— Чьи это солдаты лежат поперёк дороги?
— Где командир роты?
— Почему такая расхлябанность?
— Подать сюда его!
Я поднимаюсь из снега, подхожу к дороге. Смотрю на спящих солдат и останавливаюсь в нерешительности. Картина поразительная!
Люди лежат, как неживые, в невероятных позах и не реагируют ни на брань, ни на крики.
Ездовой орёт, — Освобождай дорогу, а то по ногам поеду!
Я поворачиваю лицо в его сторону и говорю ему, — Только попробуй!
— Ты знаешь кто здесь поперёк дороги лежит?
— Это святые, великомученики!
— Сворачивай в сторону! Объезжай их по снегу! Да смотри никого не задень! А то с пулей дело будешь иметь!
— Объезжай, объезжай! — подталкивает своего ездового штабной офицер.
— Видишь раненые лежат!
— Ну ежли так! То хуть бы сразу сказали!
— Он же и говорит великомученики!
Повозочный дёргает вожжи, лошадь забирает в сторону передними ногами, нащупывая край дороги. Сани наклоняются, и одной полозьей скользя по дороге, обходят спящих солдат.
У солдат на дороге, где руки, где ноги, где голова, а где просто костлявый зад. Его видно и сквозь ватные стеганные брюки. Я подхожу к солдатам, нагибаюсь и начинаю по очереди оттаскивать их.
Одного тащу за рукав, другого за воротник, а третьего за поясной ремень волоку поперёк дороги. Один носом снег пашет, у другого рыльце, как говорят, от снега в пуху, но ни один из них не издал ни звука, и глаз не открыл. Я их по кочкам тащу, и ни один не проснулся. Я отпускаю очередного, он собственной тяжестью падает в снег.
Подхожу ещё к одному, этот лежит поперёк дороги. На подходе гружёная верхом повозка. Эта при объезде завалиться в снег. Солдата нужно тащить через дорогу за ноги. Голова и плечи у него под кустом.
Солдат лежит на боку. Под головой у него вещевой мешок. Он спит и держит его обеими руками. Я беру его за ноги и волоку на другую сторону. Он по-прежнему спит и крепко держит мешок руками.
Усталый солдат ради сна может пожертвовать даже жизнью, но не солдатской похлёбкой и куском мёрзлого хлеба. Сон и еда, вот собственно, что осталось у солдата от всех благ на земле.
— Давай проезжай! — кричу я повозочному, идущему рядом с повозкой.
На передовой мы привыкли кричать. |Слова, сказанные нормальном голосом, там не возымеют действия и не всегда их слышно.|
Вся
Что там ещё? Вопросы меня мало волнуют. Какие вам ещё часовые, мы у себя в глубоком тылу! Ни одного солдата сейчас не поставишь на ноги!
Я отхожу от дороги, делаю несколько шагов по глубокому снегу и заваливаюсь в него.
— Езжай, езжай! — говорю я сам себе и мгновенно засыпаю.
Открываю глаза, в лесу слышны солдатские голоса. Позвякивание котелков и голос старшины. |Знакомый звук для солдата! Когда постоянно ты голоден!
Удар откинутой крышки термоса и побрякивание черпака сразу поднимают всех солдат на ноги! Знакомый звук звучит, как пожарный набат, теперь не нужно толкать и будить солдат.|
Я протираю глаза. Оглядываюсь кругом. Небо пепельно-серое. В лесу полутемно и тишина. До рассвета должно быть часа два, не больше. Что это? Или это утро, или вечер и близится ночь? Смотрю на снежный покров, а он искрится и светится. Ничего не пойму.
Кажется, что он излучает из себя холодный мерцающий свет. Странно! Почему задолго до рассвета снег начинает мерцать и серебриться холодным огнём?
Мы шли через Васильевские мхи. Прошли деревню Жерновка. Потом свернули на Горютино и Савватьево и через Оршанские мхи вышли к Поддубью [86] .
86
Новинки — Кадино — Жерновка — Горютино — Савватьево — Поддубье.
На переходе вокруг Калинина сначала мы топали ночами, а затем нас пустили днём. За три перехода мы обошли вокруг города и на рассвете 3-го декабря, не выходя из леса, приблизились к Волге.
Когда долго идёшь и ногами швыряешь сыпучий снег, в памяти остаются, выхваченные местами, застывшие картины привалов. А то, что видишь по дороге и что монотонно уплывает назад, в памяти не остаётся. Глянешь случайно в сторону, а кругом всё тот же засыпанный снегом лес. Шагнёшь иногда не глядя, воздух в лесу морозный, а из-под ног выдавливается коричневая жижа.
Прошли мы лесными дорогами в общей сложности километров шестьдесят. Вышли на берег Волги, где на карте обозначена деревня Поддубье.
— Даю вам сутки на отдых и подготовку! — встретил нас в лесу и объявил наш комбат.
— На какую подготовку? К чему нам собственно готовиться? — спрашиваю я.
Комбат молча поворачивается ко мне спиной и уходит в глубь леса.
— Потом узнаешь! — бурчит он на ходу.
— К смерти нужно готовиться! — говорит кто-то из солдат.
— Завтра в наступление!