Варфоломеевская ночь
Шрифт:
— Нет, Рене, я должна иметь эту вещь сегодня, сейчас же.
Парфюмер развел руками:
— Мне остается только сожалеть… Впрочем, — добавил он мгновение спустя, — у меня есть нечто подобное, но это только слабый экстракт, для вполне здорового человека он совершенно безвреден.
— Зачем же ты тогда держишь его?
— Дело в том, что этот бальзам ко всему прочему имеет еще и чудодейственную силу. Я держу его как средство для быстрого заживления ран.
— Заживления ран? Объясни, что это значит.
— Если человеку случается, к примеру, порезать палец или быть раненым на дуэли, то стоит смазать этим эликсиром края раны, как кровотечение прекращается, боль утихает, а кожа быстро срастается. Такое средство
Какое-то время Екатерина размышляла над словами Рене, затем спросила, будто только что вспомнив:
— Ты говорил, кажется, что для органов дыхания здорового человека этот эликсир совершенно безвреден?
— Я и сейчас могу это повторить.
— А для нездорового человека? Того, например, чьи легкие не в порядке?
— Для такого пары экстракта окажутся весьма губительными. Больные легкие не справятся с удалением токсинов, выделяемых материей, которая будет пропитана жидкостью. Через ткань легких они неизбежно попадут в кровь, и тогда…
— И тогда?.. — вся напряглась Екатерина.
— Человеку останется жить всего лишь несколько дней. Концентрация яда гремучей змеи весьма мала, и он будет медленно просачиваться в кровь, но все же неизбежно сделает свою работу.
— Чудесно… просто превосходно… — прошептала Екатерина Медичи, и вновь устремила внезапно загоревшийся взгляд на парфюмера:
— А вскрытие? Что покажет вскрытие трупа, Рене?
— Ничего. Полное разложение легких, атрофацию кровеносных сосудов и водяные пузырьки в легочной ткани. Любой хирург вам скажет, что это следствие острого крупозного двухстороннего воспаления легких, которое при общей слабости иммунной системы организма неизбежно приводит к летальному исходу. Но к чему вам это, мадам? Человек, пораженный такой болезнью легких, при которой экстракт оказывает губительное действие и вызывает пневмонию, все равно скоро умрет, это вопрос каких-нибудь нескольких месяцев, если, конечно, он не догадается сменить обстановку и дышать чистым природным и целебным воздухом, например, на взморье или в горах…
— В горах… — как эхо, повторила Екатерина Медичи, отвечая скорее собственным мыслям, чем на слова парфюмера. — Но она не доберется туда, — прошептала она так тихо, что Рене ничего не услышал, — она просто не успеет, и этот бал будет для нее последним. И что же, — спросила она миланца после минутного размышления, — часто пользуются твоим бальзамом?
— Да, мадам, ведь от ран, порезов и уколов в наше время никто не застрахован.
— Как удачно все складывается, Рене, я как раз хотела попросить именно о такого рода одолжении. Дело в том, что моя приемная дочь Диана, выходя из кареты, внезапно оступилась и, ухватившись рукой за дверной косяк, сильно поцарапала ладонь. Полилась кровь, прибежали врачи, смазали чем-то, наложили на рану повязку, но Диана упрямо твердит, что боль не утихает и повязка сочится кровью. Как ты думаешь, не подойдет ли твое средство для герцогини?
— Лучшего и придумать нельзя, мадам. А ваши придворные врачи, простите мое выражение, просто бездари, за исключением мэтра Амбруаза. Этот самый толковый. Впрочем, не стоит их винить, поскольку они не знакомы с алхимией и секретами приготовления ядов. Вот флакон, ваше величество. Обработайте рану мадам герцогини и, ручаюсь, к вечеру она уже забудет о том, что поранила руку. Если хотите, я сделаю это сам.
— Нет, нет, — запротестовала королева-мать и улыбнулась, — тебе незачем беспокоиться, думаю, у меня получится не хуже, и дочь вскоре перестанет донимать меня жалобами. Это тем более, кстати, Рене, что сегодня вечером в Ратуше начнется бал, который дают в честь королевы Наваррской и окончательного примирения враждующих партий городские старшины.
Рене только поклонился в ответ.
Екатерина взяла флакон, вышла, села в портшез и приказала
— Они не сумели тебя извести, — проговорила старая королева, когда портшез тронулся с места, — теперь за дело возьмусь я. Не одно, так другое средство обязательно погубит тебя. Надо все же перестраховаться, никогда не знаешь, что может случиться.
Вспомнив, Рене только теперь понял, для чего нужен был Екатерине Медичи экстракт для заживления ран. Впрочем, он мог и ошибаться, и скрытая болезнь, точившая изнутри организм наваррской королевы, в действительности могла принять такие законченные формы, свидетелем которых он только что был. Однако предшествовать этому должна изнуряющая лихорадка, упадок сил, скачкообразные повышения температуры тела до максимальных пределов и тяжелый, мокрый кашель. Если все это не наблюдалось, значит, налицо действие яда. У кого же спросить? Кто даст ответы на эти вопросы? Лечащие врачи? Но не надо давать им лишний повод для подозрений, достаточно и того, что в обстоятельства этого дела посвящен Лесдигьер. Вот кого, прежде всего, необходимо повидать Рене, вот кто даст ему ответы. Но для начала он должен захватить с собой противоядие, ведь речь идет о жизни возлюбленной человека, который спас ему жизнь, и долг чести при этом должен быть выше чудовищных планов королевы-матери, как бы щедро ми платила она за страшную работу. Не раздумывая больше ми секунды, Рене стремительно пересек Гревскую площадь, улицей Эторшери вышел к башням Шатле, повернул налево, прошел по мосту Менял, пересек Сите и вскоре уже был дома. А еще через некоторое время, вернувшись обратно и миновав запутанную до чрезвычайности сеть улочек Луврского квартала, он дошел до старых ворот и повернул к дому Конде.
Глава 4
Как парфюмер Рене оказался в долгу у Шомберга
Королева Наваррская лежала в забытьи и часто дышала. Лоб ее покрылся испариной, лицо все горело, температура подскочила до невероятного предела. Все окна в спальне были открыты, лучшие врачи королевского двора беспрестанно хлопотали у ложа больной, делая инъекции, протирания и даже кровопускание, но единственное, чего удалось добиться — понижения температуры тела. Уже хорошо, но лица врачей оставались хмурыми, никто из них не смел, посмотреть присутствующим в глаза, все в один голос твердили о воспалении легких. Лишь один Амбруаз Паре, встав во весь рост после тщательного осмотра больной, поднял голову и, встретившись взглядом с глазами Екатерины Медичи, устремленными на него, объявил в полной тишине, что сильно подозревает раковую опухоль, воспалившуюся и давшую трещину от воздействия какого-то внешнего раздражителя, который уже начинает разрушать правое легкое.
Екатерина изменилась в лице, но все же сказала, смело глядя в глаза присутствующим:
— Какой-то нелепый случай, видимо, королева дышала ртом и, сильно вдохнув, застудила легкие холодным воздухом.
Амбруаз Паре бросил уничтожающий взгляд, но перечить не стал и отвернулся, вновь склонившись у изголовья Жанны.
— Господа придворные врачи, — продолжала старая королева, — вам отныне предписывается неотлучно находиться у постели больной и следить за ее здоровьем. Отныне вы в ответе за жизнь королевы Наваррской, и в случае несчастья король спросит с вас.
Карл IX вышел вперед и высказался по этому поводу:
— Королева Наваррская должна жить, прошу помнить об этом. Не настолько она стара, чтобы умирать, и не такой уж страшный недуг ее поразил, чтобы с ним нельзя было справиться. Не забывайте, что перед вами не простая смертная, а королева суверенного государства, родственница короля Франции, жизнь которой для нас не менее дорога, чем наша собственная.
Екатерина Медичи добавила:
— Тому, кто сможет спасти нашу дражайшую родственницу и поставить ее на ноги, король гарантирует щедрое вознаграждение.