Вариант Юг
Шрифт:
Вперед, держа над головой кусок белой запасной рубахи, идет хорунжий Сафонов, все же он из местных. Но в него начинают стрелять, и он возвращается. Ясно одно - голубовцы настроены серьезно и без боя нас не выпустят. Если так, то остается подороже продать свои жизни или прорваться.
Со стороны противника открывает огонь артиллерия и первый же залп накрывают бричку с сестрами милосердия. Второй залп противника достает наше несчастливое орудие. Юнкера скидывают его в глубокий придорожный овраг, и Чернецов приказывает им идти на прорыв. Миончинский все понимает и приказа не оспаривает. Его артиллеристы запрыгивают в седла, нахлестывают коней и дерзко
Начинается отход на запад, к железной дороге, и если удача снова улыбнется нам, из Каменской выйдет эшелон, и нам помогут. Мы все еще надеемся на хороший исход этого неудачного дела, но надежды не оправдываются. Казаки Голубова люди тертые, и для себя уже определили нас как жертву. Поэтому они постоянно вьются вокруг, постреливают и оттесняют отрояд в сторону Глубокой. Единственный плюс, что вражеские орудия отстают от основных сил и нас не накрывает артиллерийский огонь.
Отряд упорно продвигается к железной дороге. Голубовцы наскочат, постреляют и отойдут. Мы отобьемся и снова двигаемся. Так продолжается около двух часов. Нас становится меньше, но мы все еще сражаемся. Пусть нет у нас орудий и пулеметов, но патронов к винтовкам хватало и уже не одного врага мы с седла ссадили. Кроме того, за всеми дневными событиями дело идет к вечеру и снова появляется небольшой шанс на спасение. Надо только до темноты продержаться, а там идти на прорыв мелкими группами и пробираться к своим.
Мы выходим к железной дороге, а здесь неприятный сюрприз. В четырехстах метрах от нас стоит красногвардейский эшелон с пехотой, и пробиться через него невозможно. Чернецов приказывает занять оборону на ближайшем бугре и, с трудом вскарабкавшись на этот, в общем-то, небольшой холмик, отряд принимает еще один бой. Казаки накатываются на нас всей массой, но лошади оскальзываются и на высотку взбираться не хотят. Остатки нашей офицерской полуроты, около двадцати человек, держат один склон, а Чернецов и каменские гимназисты с немногочисленными юнкерами бьются с противоположного. На нас сильного наступления нет, а вот на полковника с молодежью голубовцы наседали яростно.
Гимназисты дают дружный залп, казаки откатываются и слышен голос нашего командира:
– Поздравляю всех с производством в прапорщики!
– Ура!
– нестройно, но от души, отвечает ему молодежь.
Еще одна атака, снова дружный залп, опять противник отступает и Чернецов объявляет:
– Поздравляю всех с производством в подпоручики!
– Ура!
Этот рев трех десятков молодых глоток даже стрельбу заглушил.
Видимо, такое поведение все же задело что-то в продажной душе вражеского командира. Стрельба прекратилась и к холмику, с белым платком в руке, подъехал всадник на красивой буланой кобылке.
– Голубов, тварь, - то ли прошептал, то ли прохрипел, стоящий рядом Сафонов.
Я всмотрелся в лицо войскового старшины, округлое и несколько обрюзгшее, аккуратно подстриженные усы и чисто выбритый подбородок. Человек как человек, по виду, справный казак. Но по какой-то причине он воюет за большевиков.
– Чернецов!
– не боясь того, что его могут убить, Голубов подъехал вплотную.
– Не губи молодежь! Сдавайся и я гарантирую, что никто не пострадает! Даю слово чести!
– А она у тебя есть?!
– спросил наш командир.
– Не переживай, мое слово крепкое! Нам с вами драться, смысла нет! Однако нам не нравится, что вы по нашей земле
– Не ты ли?!
– Посмотрим!
– не стал скромничать Голубов.
– А пока, сдавайте оружие! Все равно до ночи не дотянете, у нас пулеметные расчеты и орудия на подходе!
Чернецов оглядел собравшихся вокруг него мальчишек, которые еще толком не жили, и приказал сложить оружие. Спорить с полковником желающих не нашлось, винтовки посыпались наземь, и отряд спустился вниз. Голубов куда-то ускакал, а казаки, которым мы сдались, принялись нас избивать.
«Вот тебе и слово офицера, вот тебе и поверили», - подумал я, валяясь на земле и закрываясь руками от ударов по голове.
Впрочем, били нас недолго. Так, чтобы злость сбить. Последовала чья-то команда, и нас оставили в покое. Обыскивать не стали, выстроили в колонну по три, и направили к железнодорожному полотну, где большевистский эшелон стронулся с места и направился в сторону Каменской, от которой был слышен далекий паровозный гудок. Хотелось верить, что это партизаны 1-й сотни спешат к нам на выручку, но как ни прикидывай, они опоздали и спасти нас уже не смогут.
Стемнело, и в сопровождении полусотни спешенных казаков, мы двигались по направлению к Глубокой. Возле нашей колонны появляется Голубов, не один, а с телегой, на которой расположились люди с красными полосами на папахах. Из всех выделяется один, бородатый и мордастый здоровяк с большим чубом, выбивающимся из-под головного убора. Он спрыгивает наземь, вплотную подскакивает к Чернецову, который находился впереди, и с размаху бьет его кулаком по зубам.
– Сволочь белогвардейская!
– выкрикивает он.
– Пошел ты, шкура продажная, - утирая с разбитых губ кровь, отвечает полковник.
– Все, конец тебе!
Толстомордый пытается выхватить из ножен шашку, но его останавливает голос Голубова:
– Подтелков, прекратить! Я давал слово, что обойдемся без смертей! На сегодня их уже достаточно!
– Ты мне не указ, - отвечает красный казак, но шашку больше не теребит.
Оглянувшись по сторонам, я замечаю, как бойцы нашего отряда напряглись. Расстегиваю полушубок и вовремя, так как Чернецов выхватывает из кармана свой пистолет, знаменитый австрийский «Штейер», образца 12-го года, направляет его на Подтелкова и нажимает на курок. Однако один из самых надежных пистолетов в мире дает осечку. После чего вражеский командир кидается на Чернецова, и они схватываются в рукопашной.
– Бей предателей!
– выкрикивает кто-то из офицеров.
Одновременно с этим возгласом, я выхватил из-под полушубка свой «маузер» и открыл огонь по охранникам. Меня поддерживают еще три или четыре ствола, казаки теряются и на них бросаются партизаны.
Обойма заканчивается быстро, запасные все в рюкзаке, а его со мной нет. Пока суть, да дело, положение меняется. Два десятка охранников разбегаются по окрестностям, а мы при оружии и вроде как на свободе. Среди мертвых врагов с разбитой головой валяется Подтелков, он еще жив, но долго не протянет, поскольку пришедший на выручку полковнику Сафонов с ним не церемонился и прикладом трофейной винтовки разбил ему череп. Голубова не видать, этот гад умчался в ночь, только его и видали. Нверное, за подмогой ускакал.