Вариант Юг
Шрифт:
Большевики обменялись приветствиями, и Мокроусов спросил Павлуновского:
– Ну что, где хваленые ударники? Кого бить?
– Да черт их знает, куда они делись, - пожал плечами комиссар, худощавый тридцатилетний мужчина в офицерской фуражке и новеньком светло-коричневом тулупчике.
– Вчера еще эти сволочи в Томаровке сидели, а сегодня уже никого.
– Так что же, получается, вы их упустили?
– ухмыльнулся Мокроусов.
– Тяму не хватило старорежимников к ногтю прижать?
Вместо Павлуновского командиру севастопольцев ответил Коля Ховрин, двадцатишестилетний балтийский
– Сил маловато. Кроме моих братишек и Железняка никто драться не желает. Хорошо хоть в спину не стреляют, уже не мало.
– Значит, основная нагрузка на моих черноморцев ляжет?
– Да, - Павлуновский кивнул.
– Тогда переночуем в городе, а поутру начнем преследование.
– Нет. Надо сразу в бой.
– А что так? К чему спешка?
– удивился командир черноморцев.
Белгородский комиссар посмотрел на моряков за спиной Мокроусова и сам спросил:
– Люди с тобой надежные?
– Все как один, комиссар. Не переживай, каждый предан делу революции. Можешь напрямую говорить.
– Ладно, напрямую, так напрямую. В городе неспокойно, поляков шестнадцать тысяч в одном полку, сидят в своих казармах с пулеметами и ждут, чем дело закончится. Харьковчане с запасниками разбегаются, а народ начинает нам в спину плеваться. В общем, не нужно сейчас в город входить, а то мало ли что. Вон, - Павлуновский кивнул на Ховрина, - балтийцы погуляли чуток, шороху среди местной контры навели, и как бы теперь восстания не случилось. Мы его задавим, это само собой, но сейчас главное остановить ударников.
– Не дрейфь, браток, - Мокроусов оскалился.
– Пока местные буржуи могут спать спокойно, а мы с балтийцами пойдем корниловцев бить. Кстати, генерал с ними?
– Слух ходил, что он в эшелоне. Но если судить по тому, что ударники дрались не очень хорошо, думаю, что это ложная информация.
– Жаль, что Корнилова нет. Ну ничего, еще пересечемся.
– Мокроусов обернулся, посмотрел на моряков, вылезающих из вагонов и, повысив голос, выкрикнул: - Всем назад! Продолжаем движение!
Черноморцы подчинились, нрав у Мокроусова, порой, был бешеный, рука тяжелая, а «маузер» всегда готов к применению. Командиры вернулись в эшелон и, протиснувшись между телами моряков, Василий Котов оказался на своем месте, в классном вагоне, где в окружении нескольких смеющихся матросов, словно княгиня на балу, на экспроприированном в дороге плюшевом диванчике расположилась Наташка.
– Что там?
– спросила Василия подруга, кивнув на пустынный перрон вокзала.
– Эшелон следует на Томаровку, это километров сорок от города. Там высаживаемся и идем вслед за ударниками.
– Теперь они за все ответят, - со злостью произнесла Наталья.
– Кровью умоются! Гады!
Сам Котов, к ударникам претензий не имел, но спорить с девушкой не стал, и согласился:
– Да, умоются.
Лязгнув сцепами, вагоны дернулись, и эшелон с черноморцами проплыл мимо вокзала, а за ним окраины Белгорода, и начинался очередной отрезок пути, который закончился на окраине Томаровки. Дальше дороги не было, местные железнодорожные рабочие, под охраной балтийцев и бронепоезда, спешно восстанавливали порушенное
По команде Мокроусова и других командиров красной морской пехоты, увешанная ручными гранатами и перекрещенными пулеметными лентами, вооруженная винтовками и несколькими пулеметами масса чернобушлатников хлынула на землю. Моряки сразу же построилась в походные колонны и, сопровождаемые разведчиками Ховрина, двинулись по следам не желавших сдаваться золотопогонников. Сил у отдохнувших в дороге черноморцев было много, шли они ходко, след бегущих корниловцев был виден четко, и моряки прошагали почти всю ночь без больших остановок.
Под утро бойцы 1-го Черноморского революционного отряда сделали привал в одном из больших поселений, до полудня передохнули и снова пошли. Но в этот раз они двигались недолго, до тех пор, пока в одном из хуторов на пути, по ним не начали стрелять. Неожиданно из крайней покосившейся хатки раздалось несколько винтовочных выстрелов, и двое моряков, идущих впереди, свалились наземь и окрасили серую застывшую землю алой кровью.
– Убили!
– разнесся чей-то истошный крик.
– В цепь, мать вашу!
– тут же последовала команда Мокроусова.
Моряки растеклись вдоль околицы, и передовой отряд, полторы сотни матросов с «Гаджибея» и «Гангута», которыми командовал Котов, первым начал наступление на хутор. Снова из хатки защелкали выстрелы, и еще один из черноморцев погиб от пули закрепившихся в хилом глинобитном укрытии контрреволюционеров. Матросы залегли. Василий при этом оглянулся на Наталью, припавшую к земле с небольшим «браунингом» в руках, и почему-то подумал, что здесь и сейчас в своем жакете она выглядит нелепо и не к месту, а затем он удобней перехватил винтовку и поднялся во весь рост.
– Братва! За мной!
– выкрикнул он.
– А-а-а!
– поддержали его моряки.
Черной волной матросы нахлынули на хутор. И сразу же в окна, из которых велась стрельба, полетело несколько гранат. Взрывы почти обвалили постройку. Но она устояла, и с винтовкой наизготовку Котов первым ворвался внутрь.
На полу скромного саманного жилища, посеченные многочисленными осколками, находились мертвые люди, около двух десятков. Они были одеты в гимнастерки и почти все лежали на серых шинелях, раскиданных по хате. Многие из убитых были в окровавленных бинтах, и Василий понял, что его браточки только что прикончили раненых корниловцев, оставленных на хуторе при отступлении. Видимо, ударники решили не сдаваться и оказать сопротивление матросам, за что поплатились. Не стали бы стрелять, глядишь, остались бы жить.
В других хатах на хуторе при обыске было обнаружено еще три десятка раненых ударников, но эти не сопротивлялись, и их не тронули, хотя помощи не оказывали, согнали в один из хлевов и заперли вместе с коровами местных жителей. Пока суть, да дело, наступила ночь, и черноморцы расположились на ночлег. А командиры допросили пленных и узнали, что основные силы полковника Манакина сейчас находятся в деревне Крапивное, в нескольких верстах от хутора.
– Атакуем утром!
– решил Мокроусов.