Варламов
Шрифт:
души, порченный жизнью, уроками житейскими. Но разница
с Грозновым большая. Тот знает, что скверно, а что верно. И по¬
ступает худо и дурно намеренно, сознательно. А Грознов — по
неведению, по дури кромешной. Варламов как бы настаивал на
таком понимании и толковании этих двух образов.
В роли Грознова ему очень повезло со сценическими напар¬
ницами.
На первых порах Мавру Тарасовну играла та самая А. М. Чи-
тау, у которой Варламов
и теперь сильно помогала ему покорным тоном Мавры Тарасовны,
ее глазами, полными испуга и готовности угодить уже нисколько
не грозному Грознову. Безропотно признала его право куражиться
и тиранить.
А бедную вдову Зыбкину, которую Грознов учит уму-разуму,
бессмейно играла Варвара Васильевна Стрельская. Как и Давы¬
дов, была вечным другом и постоянной спутницей Варламова по
сценической жизни. Понимала его с полуслова, умела чутко под¬
держать необусловленные заранее, все сиюминутные его находки
и озарения.
В. В. Стрельская была одной из лучших актрис комедийного
репертуара Островского. Ее не называли самой лучшей только
потому, что такою для современников всегда была Ольга Оси¬
повна Садовская в Ма'лом театре, талант искристо яркий, сочный
и красочный и, по слову Островского,— несравненный.
Удивительная сыгранность Читау, Стрельской и Варламова
сделали Грознова таким, каким оставался он потом на сцене со¬
рок лет.
И если продолжить мысль В. Дорошевича о судебном разби¬
рательстве по делу отставного унтер-офицера семидесяти лет
Силы Ерофеича Грознова, то надо сказать, что присяжный пове¬
ренный К. А. Варламов добивался такого приговора зрителей:
«Виновен, но достоин снисхождения, ибо не ведает, что
творит».
Тем более что по ходу событий в пьесе Грознов, правда, не¬
чаянно, косвенно, но пособил устроить счастье любящих друг
друга молодых людей — Платона и Поликсены, сделал доброе дело.
Да и зрителей насмешил вдосталь. Смех этот, конечно, не был
убийственным, но нравоучительным — да!
Приезжал в Петербург на гастроли всемирно прославленный,
великий итальянский трагик Томазо Сальвини. Играл в Алексан¬
дрийском театре «Короля Лира», «Отелло» (с В. Ф. Комиссар-
жевской в роли Дездемоны). Смотрел и александринские спектак¬
ли. Видел, например, «Свои люди — сочтемся», Варламова в роли
купца Большова.
После спектакля пришел за кулисы, пожал руку Варламову,
который еще не усцел снять грима. И спросил через переводчика:
— Неужели вы никогда не играли короля Лира? А надо... Вы
должны
Кто-то из присутствовавших при этом не таясь засмеялся:
вопрос чужестранца, его утверждение показались нелепыми.
Варламов виновато улыбнулся...
Что же лировского узрел Сальвини в русском купце Варла¬
мова?
К тому времени, когда взял роль Большова, она уже имела
устойчивую традицию сценического исполнения. Не сладился об¬
раз Большова только при первых постановках комедии. В Малом
театре не далась она М. С. Щепкину, который, впрочем, так и не
понял, не полюбил драматургии Островского. А в Александрий¬
ском играл Ф. А. Бурдин, друг автора, но актер невеликого да¬
рования. Зато спустя годы появились новые Большовы и в Москве,
и в Петербурге: там — К. Н. Рыбаков, П. М. Садовский, здесь —
М. И. Писарев.
В первой половине спектакля Большов ничего на свете не
признает, кроме своей крутой воли и оголтелого нрава. Что там
дочь Липочка лепечет про жениха, чтоб военный был, чтоб «и усы,
и эполеты, и мундир, и даже шпоры с колокольчиками»? По-бла-
городному, по-деликатному ей надо? Пустить по ветру всей
жизнью сколоченное состояние? В нашем сословии все должно
оставаться! Мы хозяева всему, хитрые, изворотливые, оборо¬
тистые. Большов и к дочери относится как к имуществу своему,
не более. Любит? Причем тут любовь?
— За кого велю, за того и пойдет. Мое детище: хочу с кашей
ем, хочу масло пахтаю.
И так уж повелось, что решение Большова выдать дочь замуж
за своего же приказчика Подхалюзина, отписать зятю с дочерью
все нажитое — дом, лавки, наличный капитал — и объявить себя
несостоятельным должником — толковали как еще одну дикую
причуду, злую прихоть, затею, учиненную на то, чтобы насолить
тем, кому должен денег: так их, супостатов!
Играли Большова купцом-самодуром. Человеком сильным,
властным, неуемного характера. Все это, конечно, не без основа¬
ний, не без надежной опоры на саму пьесу.
Варламов же открыл другое. По нему Самсон Силыч Большов
при всем том еще и стар, устал. Потянуло на покой: будет с него!
Довольно нагрешил на своем веку, теперь хочет жить тихой
жизнью и в достатке. Это — главное, и все — отсюда! Уже вроде
бы из последних сил кричит и рычит, перекраивает все свое
прежнее житье, ожидая впереди одно блаженство и праздность.
Тоже ведь не скажешь, что наперекор Островскому. Можно
в пьесе вычитать и это. Совсем не трудно.