Варламов
Шрифт:
А что обманулся в расчетах, перехитрил самого себя, по¬
пался — его вина, его беда. Угодил в долговую яму, а свои люди —
зять с дочерью — не сочлись ни с ним, ни с его именем, ни с его
честью. Не хотят выручить, выкупить его. Пусть уж сидит, покуда
не сжалятся те, кто ищет с него.
Тут, в четвертом действии пьесы, когда Большов, отпущенный
на воскресенье из долговой ямы, приходит домой, комик Вар¬
ламов, снимая все смешное,
человека. Ясно показывал, что драма пережита Большовым спол¬
на. Пришло просветление понимания. О чем толковать, о чем
хлопотать, — оплошал. И поруха жизни — поделом! Доверился
людям, старый греховодник, своим людям...
В этой сцене по Островскому полагается Большову слезу пу¬
стить: «плачет», — сказано в авторской ремарке. Варламов не
плакал. Плакали в зрительном зале. И не из жалости к обманутому
обманщику. Вряд ли кто мог его жалеть. Плакали оттого, что так
донага открылась горькая правда, горе отцовское.
Говорил зятю, нисколько не унижаясь:
— Уж я вижу, что дело-то кончено. Сама себя раба бьет, коли
не чисто жнет. Все отдал тебе. Мое попущение... Ты, Лазарь, не
плати за меня ничего: пусть что хотят, то и делают. Прощай.
И кланялся земно.
Дочери:
— Не забудь, дочка Олимпиада Самсоновна, что есть клети
с железными решетками, сидят там бедные заключенные. Не за¬
будьте нас, бедных заключенных. Прощайте.
И тоже кланялся земно.
И было во всем этом не смирение, не покорность безнадежная
и уж, конечно, не унижение паче гордости, а бунт. Великий бунт
возмущенного духа. «Пропади свет неправедный со своими зве¬
риными порядками!» Вот куда метил варламовский Большов.
Были ли основания понимать Большова именно так, толковать
комедию Островского так?
«Свои люди — сочтемся» впервые опубликованы в журнале
«Москвитянин» в марте 1850 года и тут же запрещены цензурным
комитетом для постановки в театрах. Царь Николай I, ознакомив¬
шись с докладом комитета, решительно начертал свое мнение:
«Совершенно справедливо, напрасно печатано, играть же запре¬
тить». Велел собрать сведения о жизни и образе мыслей автора
и, получив их, приказал: «Иметь под подозрением».
«Ваш «Банкрут» (первоначальное заглавие комедии) — купе¬
ческое «Горе от ума», — писал автору А. Ф. Писемский.
Хвалили «Свои люди — сочтемся» Н. Г. Чернышевский и
Н. А. Добролюбов за громкий гражданский гнев.
Л. Н. Толстой нашел пьесу «прекрасной» и увидел в
ный протест».
Только через И лет после опубликования (и, конечно, после
смерти царя Николая) комедия впервые была сыграна на сцене.
И то в изуродованном виде: в конце появлялся квартальный, ко¬
торый, осуществляя высшую справедливость, требовал к ответу
нехорошего Подхалюзина... Варламов начал играть роль Боль¬
шова, когда этот цензурный крендель был уже убран. Может
быть, именно поэтому сразу сказалось нечто совершенно новое
в толковании образа.
«Я помню, — пишет А. Р. Кугель, — как изумлялись многие,
когда при возобновлении комедии «Свои люди — сочтемся»
Е. П. Карпов поручил роль Большова Варламову». И тут же при¬
знается: «После Варламова не могу себе представить никакого
другого Большова».
Советский театровед С. Н. Дурылин писал: «Было понятно,
что вместе с собственным страданием в крепкую душу этого
грузного и властного человека впервые закралось сочувствие к
страданиям других, соболезнующее участие в чужих горестях».
(И это при том, что статья С. Н. Дурылина озаглавлена словами
«Гений смеха»!)
И Э. Старк видел «глубокое внутреннее озарение», новый «ти¬
хий свет» в душе Большова, его «очеловечение через страда¬
ние» — то, что было самым существенным в варламовском тол¬
ковании.
Значит, было отчего заговорить Сальвиии о Лире, о праве
Варламова играть эту роль.
В некоторых театральных воспоминаниях и статьях о Вар¬
ламове слова Сальвини о Лире отнесены к другому случаю,
когда Варламов играл Русакова в комедии «Не в свои сани не
садись». Но это ошибка. Дело было именно после спектакля «Свои
люди — сочтемся». Мысль о Лире была вызвана образом Боль¬
шова.
Не по случайному совпадению писал о Лире и А. Р. Кугель,
о том, что в этой роли Варламов — «я глубоко уверен... был бы
великолепен. Но самая мысль эта, вероятно, покажется иным
дикой».
Она и казалась дикой. Театральному начальству. Да и това¬
рищам по сцене.
Говорил, смеясь:
— Купеческому роду — нет переводу!
Помимо Большова, играл Русакова («Не в свои сани не
садись»), Брускова («Вчужом пиру похмелье» и «Тяжелые дни»),
Ахова («Не все коту масленица»), Курослепова («Горячее серд¬
це»), Дороднова («Поздняя любовь»)...
Были все они чем-то похожи друг на друга и совсем несхожи