Варламов
Шрифт:
ка, строгого покроя сюртук, белый жилет, очки на узенькой лен¬
точке, прикрепленной к шелковому лацкану. Ни дать ни взять
университетский профессор римского права.
Между прочим в некоторых газетных отзывах на спектакль
«Новое дело» так и назван Столбцов — профессором, хотя ника¬
кой он не ученый и пьеса не дает оснований видеть в Столбцове
профессора. Это — дело рук Варламова, его толкование, его вну¬
шение.
Он придал
осанку, легкую походку человека, который привык бывать на
людях, знает, что за ним следят, оценивают каждое его слово,
каждое движение. Руки постоянно и убедительно помогают слову
красивым и выразительным жестом: рисуют в воздухе предметы,
о которых идет речь, повелевают, указуют, отрубают, ставят
точку, вопрошают, взывают ко вниманию. И голос жирный, гу¬
стой, бархатистый, полный неуемной самонадеянности, само¬
влюбленного жара. Заливисто выпевал он междометия:
— О-о-о, я своего добьюсь!
— Э-э-э, меня не проведешь!
— А-а-а, попался, дружок?
— У-у-у, я им покажу!
И в каждом слове отчетливо выговаривал каждую букву,
ясно отчеканивал знаки препинания:
— Как же ты (запятая) душа моя (запятая) не убедила ее
в том (запятая) что я без этого дела умру-у-у (длинное, пере¬
ливчатое вопросительное «у-у-у»). Не деньги мне нужны (запя¬
тая) пойми (запятая) а вот это новое дело (запятая) новое
(запятая) что я увлекаюсь (запятая) но что же вы поделаете с
Дон Жуаном (запятая) когда он увлекается новой женщиной
(напевный вопросительный знак) Так и я (громкое восклицание)
Я Дон Жуан (запятая) а эти каменноугольные копи (пауза на
тире) мой новый идеал (многоточие) Я должен или умереть (за¬
пятая) или быть ее любовником.
И руки в замок перед грудью сложит, гордо глянет на своих
собеседников.
Всем своим поведением Варламов старался внушить к Столб¬
цову глубочайшее уважение. И все выходило очень смешно, по¬
тому что важная степенность сталкивалась с ребячливой увле¬
ченностью своими несбыточными помыслами.
Вот он и затеял создать угольную промышленность в степ¬
ном краю. Это и есть его новое дело. Но сколько загублено ста¬
рых, начатых и не доведенных до конца, казалось бы, выгодных
дел! Сколько разорено родственников, доверчивых друзей, кото¬
рых очаровал Столбцов не так будущими великими доходами,
как красноречием, личным обаянием.
Здесь-то и расходился Варламов с автором пьесы. У Немиро¬
вича-Данченко иначе. Его Столбцов берется за дело
умеет доказать людям свою правоту. На словах у него все очень
крепко! Но, начав, остывает, тянется в сторону, к новым затеям.
У варламовского Столбцова расчеты оставались в тени, а высту¬
пали вперед как убедительные доводы, — воодушевленность, по¬
коряющее обаяние личности, умение, хоть временно вести за
собой.
Глядя на такого Столбцова, современники, должно быть, вспо¬
минали великого русского ученого Д. И. Менделеева, который —
тогда хорошо было известно — то и дело бросался сколачивать
заведомо безнадежные, на диво несостоятельные коммерческие
предприятия, неизменно терпя крах... Там, где другой нажи¬
вает, — скажем, какой-нибудь малограмотный и оборотистый куп¬
чина, — высокоученый Менделеев спустит до последней копейки.
Не в пример иным александрийцам, Варламов не стремился
показать в Столбцове хоть какое внешнее сходство со знамени¬
тым ученым, воспользоваться легкой возможностью успеха в зри¬
тельском узнавании. Он просто изображал очень интеллигент¬
ного, речистого и совершенно неделового человека, который бе¬
рется не за свое. Образ, увиденный в самой жизни и вызванный
к новой жизни на сцене щедрым артистическим талантом, по¬
пытка обнажить еще одно характерное для времени обществен¬
ное явление.
Ведь немало было их, образованных и неумелых русских ин¬
теллигентов, которые хотели бы пробиться в промышленные
тузы, но расшибались в кровь, наткнувшись на могучий кулак
хваткого дельца. Или сникали, обманувшись в своих прекрасно¬
душных представлениях о «меньшом брате —- добром и покорном
простом народе», который оказывался враждебен просвещенным
господам, что будто бы пекутся о нем, о народе, но оторваны от
него, не знают его.
Пройдут годы, и Максим Горький лучше, чем Немирович-
Данченко или Варламов, увидит этот новый тип интеллигента
в русской жизни, например Захара Бардина («Враги»)... Но
императорскому театру с его казенным управлением так и не
было дозволено знавать драматургию Горького. И пока что Вар¬
ламов «сочиняет» своего Столбцова, опираясь на пьесу Немиро¬
вича-Данченко и не очень считаясь с ее текстом. Вдохновенно
заливается многоречивой болтовней о «всеобщей пользе», пере¬
бивая собеседников, любуясь хорошо поставленным голосом
Столбцова, красуясь его «передовыми взглядами».