Варламов
Шрифт:
мова для всех одинаково радушный прием. Меня знакомят. Моя
рука тонет в его громадной ручище. Он меня уже запомнил и,
к моему удивлению, в продолжение вечера несколько раз подхо¬
дит ко мне, расспрашивает о моей работе, угощает, видимо,
заботится о том, чтобы мне не было скучно...
Кругом такие «имена», что глаза разбегаются: не знаешь, на
кого смотреть. Варламов и не присаживается... Он всех обходит,
не оставляя ни одного
говорит каждому что-нибудь приятное или забавное.
Чувствуешь себя как дома, точно много лет знаком с этим
милым, громадным человеком».
Подают пироги с капустой и цейлонский чай — особой «вар-
ламовской заварки». Начинает петь солист Мариинского театра
Александр Михайлович Давыдов. Поет под гитару, с большим
и захватывающим чувством, романсы А. Е. Варламова. А хо¬
зяин дома, дядя Костя, загодя запасся батистовым платком:
всегда плачет, если поют отцовское...
Потом — начинаются песни хоровые. Заводят веселые дере¬
венские частушки, сочиняют их тут же, высмеивая друг друга.
И как бы ни было зло — обижаться не положено. Пришел
к Варламову — понимай шутку!
Карт в доме не держат. Дядя Костя всю жизнь суеверно бо¬
ялся карточной игры, не мог позабыть, что отец умер за лом¬
берным столом. В лото — можно, это — пожалуйста. Но не на
деньги. Выигравшему — приз: варламовское рукоделие — кру¬
жева или вышивка.
«Капустники» кончаются танцами. Сам не танцевал, но лю¬
бил составлять пары: Савину со знаменитым златоустом
Н. П. Карабчевским, красавицу Медею Фигнер с художником
Ю. Ю. Клевером, опереточную диву (вся в бриллиантах!)
Л. И. Шувалову с острым на язычок фельетонистом Власом
Дорошевичем, всегда смирную в жизни Комиссаржевскую с за¬
пальчиво веселым Ходотовым... А сам, наконец, садился в уют¬
ный уголок с александринскими «старухами» В. В. Стрельской
и Е. Н. Жулевой разглядывать альбомы кружевных узоров и
рисунков для вышивок.
«Утром, — рассказывает М. И. Велизарий, — пришли поло¬
теры. Еще не ложившийся спать Варламов обходил комнаты.
В гостиной на диване спит какой-то человек. Варламов очень
вежливо будит его. Тот просыпается. Оба удивлены: они друг
друга совсем не знают. Оказывается, этот человек вечером шел
мимо дома, услышал голоса, которые неслись с пятого этажа по
лестнице, увидел интересную публику, мужчин, куривших на
этой лестнице, и зашел. Прекрасно провел вечер, поужинал,
даже попел в хоре и лег спать. Вот только
познакомился.
Такие случаи у милого Варламова бывали нередко».
Одного его гостя полиция арестовала при выходе из дома.
Потом Варламов рассказывал в театре:
— Приходит ко мне пристав. «У вас, говорит, злоумышлен¬
ник скрывался, царев супостат». Никакой, говорю ему, не су¬
постат, очень даже приличный господин, книжки, говорю, читал
мне вслух. А пристав за свое: «Какие книжки, крамольные?»
Не помню, говорю, как начнут мне читать вслух — так я засы¬
паю, с меня и спрос невелик. А господина того, говорю, выпу¬
сти, ваше степенство, не может он быть в чем виноват. Уж не
знаю, выпустит или нет, страх как суров обличьем пристав.
«Полную неделю, говорит, скрывали вы государственного пре¬
ступника». А я никого не скрывал, дом у меня сквозной, живет
человек и живет... Сказался приезжим: «родственников, мол,
в Питере не имею». Не гнать же вон?!
И, слушая Варламова, смеялись все.
Да вообще: где Варламов — там смеха не оберешься.
Сам же не без горечи рассказывал:
— Хоронил я свою старую няньку. Иду за гробом, а слезы
так и катятся из глаз. Очень любил я эту старуху, хорошая
была, добрая, жалостная. Померла... Иду, значит, за гробом и
плачу. А народ останавливается, глядит на меня и смеется.
Долго не замечал я этого, а потом гляжу: смеются. «Чего, думаю,
дураки, смеются?» Стал прислушиваться. И вот один, с виду
приказчик, толкает соседа локтем в бок и говорит: «Варламов-то
слезу пустил по-настоящему, а все равно смешно!» А другой от¬
вечает ему: «Ничего не по-настоящему. Притворяется... Артист!»
А ведь смеются и те, кто слушает этот невеселый рассказ!
А вот — Б. А. Горин-Горяинов:
«Вижу, что к дому, скосившись на один бок, подъезжают
дрожки. На дрожках сидит нечто огромное, толстое, увешанное
пакетами. Прохожие останавливаются и помогают Варламову
слезть с дрожек... Широко улыбаются, смеются. Но улыбаются
и смеются не над толщиной, не над тем, что дрожки скосились,
что лошаденка запарилась, а оттого, что рады видеть Варла¬
мова.
— Константин Александрович, позвольте вам помочь! Раз¬
решите освободить вас от багажа.
— Спасибо, родной мой...»
Директор императорских театров В. А. Теляковский пишет
в своих «Воспоминаниях» о том, как однажды Варламов сказался