Варнаки, или сказ о сибирских разбойниках
Шрифт:
– Почто поздно так, Катя? Заждались тебя!
–А чего меня ждать? Гуляйте себе, а я тут постою да на вас посмотрю.
–Да без тебя какая радость гулять-то? Вот теперь можно и поплясать. Пошли?
–Ступай, Степан, пляши, а мне нет ни какой охоты, – и Катя отвернулась к подругам.
Степан вздохнул, почесал затылок и пошёл к парням, слушать их насмешки. Уже не раз отказывала Катя Степану, но тот с завидным упрямством повторял и повторял свои предложения. А гармонь заливалась, звала… Девушки, красуясь, приплясывали на месте. И вдруг все головы повернулись в одну сторону.
–Ну, здравствуй, Катерина! Не откажи со мной сплясать! – и протянул руку. Катя как в тумане протянула ему свою…, и поплыла земля под ногами…
Да, кажется, это было совсем недавно, а вот уже и дети подрастают. И жизнь вроде у них сложилась, и в доме достаток. Да только что-то не в радость он становится. Можно нарядиться, как королевна, да что толку- куда пойдёшь? Соседи и те косятся на неё. Правда, в глаза смотрят заискивающе, улыбаются. Да видна их дешёвая вежливость. Из страха они перед ней рассыпаются. Ведь она – жена грозного атамана!
В большом городе у крупного промышленника Ильи Петровича была дочь. Звали её Нинель. Жили они в большом доме, обставленном по последней моде. В хорошем достатке жили. Илья Петрович, рано овдовевший, души не чаял в своей дочери. И хоть он весь был поглощён работой, но дочери внимания и заботы уделял много. И гувернантку ей нашёл хорошую и библиотеку собрал большую, а как подросла да расцвела – женихов начал присматривать.
Но не интересовалась женихами Нинель. Гимназию закончила хорошо. И всё больше за книгами в библиотеке сидела.
– Голова-то не палата, может не выдержать, – говорил отец. – Шла бы ты хоть с молодёжью пообщалась. Вон сколько молодых да богатых парней на тебя засматриваются. Хоть бы в оперу или на бал съездила.
– Полно, папа, мне и дома хорошо. А книг у нас, слава Богу, много, так что не скучно мне. А про парней я и не думаю.
– А пора бы уже присматривать себе подходящую партию. Вон чем Аркадий Ильин тебе не пара? У его отца дело хорошее, надёжное. Сын ему помогает. А с тебя глаз при встрече не сводит. Слюнки так и бегут! – и отец разразился заливистым смехом.
– Да полно вам, батюшка… – Нина смутилась и ушла в свою комнату.
Там села в глубокое кресло, зажгла лампу и раскрыла книгу. Что-то не читалось. Взгляд упал на портрет матери, что висел на стене. Не помнила Нинель свою маму. Вот только по портрету и знала. Да ещё со слов отца. Бывало, выпьет он немного, достанет маленький портрет и плачет: «Марфа моя любимая! Почему ты меня покинула? Разве не любил я тебя? Не баловал?» А маленькая Ниночка подойдёт к отцу, прижмётся к коленям и тоже заплачет. Отец погладит её по головке, поцелует в лобик: – Расти, дочка, умницей да красавицей, как мама твоя. Нинель и впрямь красавицей выросла. Глаза огромные, чёрные. Волосы длинные, густые. Черты лица тонкие, правильные. Стройная, гибкая. Осанка гордая, поступь легкая. По улице идёт – люди оглядываются. И была у Нинель тайна…
А
А попала эта книга к ней очень странным образом…
Возвращалась как-то Нина из гимназии. Темнело уже. Девушка шла быстрым шагом, прижимая к себе учебники. Начался дождь, подул ветер. И вдруг как загрохочет всё вокруг, как засверкают молнии. Вздрогнула девушка и пустилась бежать. До дому оставалось рукой подать, как вдруг перед ней появилась женщина. Странная какая-то, волосы распущены, глаза горят, а она смеётся и танцует… Встала Нинель как вкопанная, ни рукой, ни ногой пошевелить не может. А женщина та к ней всё ближе и ближе подходит, в глаза смотрит, смеётся.
–Не бойся ничего! Возьми, доченька, книгу эту. И дар мой возьми в придачу!– и протянула книгу.
И что странно, дождь как из ведра, а книга – сухая. Машинально взяла девушка книгу, подняла глаза, чтобы поблагодарить странную женщину, а её-то и нет. Как будто и не было…
Прибежала Нина домой, вся мокрая до нитки, учебники все намокли. А книга та – сухая! Спрятала её Нина подальше, чтобы отец не нашёл, сама переоделась в сухое. И тут почувствовала девушка, что навалилась на неё какая-то слабость, пол закружился под ногами…
Пролежала она в горячке две недели. Каких только докторов не приглашал к ней отец, целые консилиумы собирал у её постели. Поправлялась Ниночка медленно. Да и вести она стала себя странно. Всё больше тревоги вызывало у отца её поведение. Всё время стала проводить в библиотеке. И раньше любила дочь сидеть за книгами, а тут совсем оторваться не может. А то явится в кабинет отца, посмотрит ласково и скажет:
–Не тревожься, батюшка, всё у тебя завтра сладится. И товар пойдёт, и компаньоны на твои условия согласятся.
Дивился отец. Он никогда не посвящал дочь в свои дела, да и разговоров о деле при ней не вёл. И что странно – вправду на завтра всё шло, как она говорила. А ещё была у Ильи Петровича от дочери маленькая тайна: одна женщина, роду не знатного да и не очень примерного поведения. Но взяла она его за душу. Ну не каменный же он, столько лет вдовствует. Так где-то раз в неделю позволял себе пускаться во все тяжкие. Ох, и жаркие же были эти ночки. Что за баловница да придумщица была его Ксюша. Да только вот до денег и подарков уж очень жадная. Но прощал ей это Илья Петрович за ласки её сумасшедшие. Но от дочери это скрывал, всё делами отговаривался.
Как-то заходит Нина в кабинет отца, странно так на него смотрит и говорит:
–Оставь её, батюшка. Не ты ей люб, а деньги твои. А ей что ты, что другой – всё равно. Лишь бы деньги давали. – И вышла.
Долго не мог прийти в себя Илья Петрович: «Кто мог дочери сказать про Ксюшу?» Всех перебрал – никто не мог! Домашние не знают, а в том доме, где они миловались, кроме них никого не было. Да и извозчиков он всегда разных брал.
–Чудно! Ты смотри, как по- взрослому говорит. Я и сам знаю, что Ксюшка – стерва продажная. Но откуда Нина это знает? Вот вопрос.