Варнаки, или сказ о сибирских разбойниках
Шрифт:
– Это ничего. Как-нибудь. Руки – ноги, слава Богу, на месте. Да и деньги есть. Проживём, – совсем другим тоном сказала Нина.
– Мать твою Марфой звали?
– Да, Марфой.
– А давай, дочка, я тебя Марфой звать буду. Вроде, как в память о матери. Мне жена про неё много говорила. Да и то, имя твоё в нашей деревне странно звучать будет, пересуды разные пойдут. А так будешь дочкой моей, Марфой. Новая жизнь – новое имя.
– Марфой так Марфой! Я согласна, – каким-то новым для себя голосом сказала Нинель.
Откуда
–Дочь она мне, Богом данная – вот и весь сказ.
Дочь – не дочь, но для жены молода. Да ещё бабы говорили, что больно на его жену – колдовку та девка похожа была. Много судачили про неё местные бабы, подойти с расспросами к ней пытались. А она так посмотрит своими огромными глазищами, что у смельчаков тех душа в пятки уйдёт, страх да беспокойство одолеют. И бежали они от этих глаз куда подальше. На селе она редко появлялась, всё больше дома была. И хоть сторонились и побаивались Марфу деревенские бабы, а чуть что, к ней за помощью обращались. Знаниями она владела огромными, хоть и молода на вид была. Да ещё даром каким-то особым обладала, чего никак не могли понять бабы. Нет, конечно, были и у них в селе бабки знающие, но не со всякой бедой они могли справиться. Коль хворь мальца прихватит, или роды у кого трудные – шлют гонца к Марфе. Та не отказывала, приходила. Прямая, в чёрном платке, молчаливая. Глаза большие, мудрые. Войдёт в избу, крест перед иконой наложит. Лёгкий поклон всем отвесит. И сразу вокруг тишина воцаряется… Не одну жизнь спасла.
А только вскоре и с Иваном беда приключилась. Как-то вечером, зашёл он к другу-соседу своему Григорию. Странный какой-то. Встал посреди избы, поклонился в пояс на все четыре стороны и сказал:
– Проститься я пришёл! Жена моя, Мария, за мной ныне ночью придёт!
–Сдурел, старый, что ли?– Григорий с домочадцами уставились на него.
–А понимай, как хошь, да лихом не поминай! А ещё прошу, если что, пособи Марфе, дочке моей. Гордая она, сама помощи не попросит. Так что просьбу мою помни – пособи!
Ещё раз поклонился всем, шапку на голову одел и в сени вышел. Да вдруг вернулся и с какой-то странной улыбкой сказал:
– А гроза ныне знатная будет!
На том и ушёл. И впрямь, в эту ночь гроза разразилась не шутейная! Всё громыхало да сверкало так, что не приведи бог!..
А на утро пришла к Григорию Марфа, попросила помочь с похоронами Ивана. Григорий долго не мог прийти в себя. Потом оседлал коня и поехал к уряднику…
Вот так и осталась Марфа совсем одна, вроде и народу вокруг полно, да уж видно судьба такая – в стороне от людей держаться.
Обоз медленно приближался к знакомым местам.
– Слышь, атаман, кажись скоро дома будем?– из телеги, весь в соломе и заспанный, вылез Антип. – Эх, банька, бабы, самогон!– раскрыл он в улыбке свой беззубый рот.
– Уймись, бабы тебе! Зубов и тех нет!– сказал кто-то из-под попоны.
–А я их не зубами, – захихикал
Мужики заржали, стали просыпаться и отряхиваться. Солнце уже взошло. Несколько подвод, груженных скарбом, медленно спускались с горки по дороге в деревню. К последним подводам были привязаны осёдланные лошади. Среди мужиков началось оживление.
– Ну, наконец- то, как люди, в постельку да с женкой,– Павло томно потянулся.
–А у кого нет женки, с твоей что ли покувыркаться, – высунул голову Антип.
Павло с презрением посмотрел на тщедушного Антипа:
–Да моя бы тебя, сморчка, в постели граблями искала.
– А чё меня искать, я всяк раз сам, как чёрт из табакерки выскакиваю. А бабам я люб, не смотри, что плюгавенький! Не тем беру! – и лукаво подмигнул.
Мужики опять заржали.
–Так, хлопцы, долго не пить, не баловать в деревне, не драться, – строго сказал атаман.– А то я на расправу скор.
Все сразу притихли. Да, крут их атаман на расправу и жесток. Может, за то и слушались его, уважали. И мужики, не сговариваясь, подумали о недавнем случае на хуторе…
… Ночью ворвались в дом, пристрелив собак и сбив все засовы. С порогу застрелили мужика и бабу, которые, не успев даже одеться, бросились к дверям. А когда забрав всё, что было ценного в доме, собрались уходить, услышали, как кто-то скулит под кроватью. Тимофей нагнулся: «Ой, там девка!»– не успел он договорить, как из-под кровати стрелой вылетела девчонка лет пятнадцати и бросилась Тимохе на шею.
–Возьми меня себе, не убивай! Я тебя любить и слушать буду! – сквозь слёзы молила девушка. Атаман держал в руке обрез:
– Отбрось! – сказал он строго Тимофею.
А Тимоха, молодой здоровый парень, с интересом смотрел на висящую у него на шее девушку. Та вцепилась в него, как кошка, и что-то продолжала горячо говорить.
– Оставь её мне, – и парень посмотрел на атамана.
– Отбрось!– ещё твёрже сказал Власка.
– А может, я её домой в деревню отвезу… – но договорить не успел. Раздался выстрел, и Тимофей вместе с девушкой рухнул на пол.
–Ты чо, охренел?– раздался голос из толпы.
–Кто ещё не будет меня слушать? – и атаман поднял свой обрез.
Все молчали. Потом тело Тимофея положили на дроги, завернули попоной, и Макар отвёз его в соседнюю деревню. Родителям сказали, что жандармы пристрелили…
–Мамка, тятька едет! – вбежал в дом пятилетний Егорка.
Катерина быстро отряхнула руки от муки, бросилась к сундуку, достала нарядную кофту. Подбежала к зеркалу, поправила волосы, и без того аккуратно уложенные на голове.
Заскрипела калитка. Катя выбежала на крыльцо. Во двор степенно входил Власка. Катя радостно бросилась мужу на шею и прильнула к нему всем телом.
–Ну-ну! Будет, – холодно сказал он и отстранил её от себя. – Устал я. Баньку бы.
–Да, да! Сейчас, – Катя, проглотив обиду, попыталась улыбнуться, но слёзы сами полились из глаз. Она отвернулась и побежала хлопотать по хозяйству.
На крыльце собрались все дети Власки. Мал мала меньше. Старшему Ивану был уже десятый год, а самую меньшую Стешу держала на руках восьмилетняя Агаша. Самый шустрый и смышленый Егорка повис на отце.