Варварские нашествия на Западную Европу. Вторая волна

Мюссе Люсьен

Подведем итог. Без викингов, определенно, Нормандии не было бы, — самое большее, церковная провинция Руан, с трудом сохранявшая свою целостность. Однако положительный вклад скандинавов, безусловно, выражался не столько в строительстве нового государства, сколько в унаследованной от викингов чрезвычайной смелости, неограниченных ресурсах и удивительной способности к приспособлению, распространяющиеся на все цивилизации Запада. Скандинавские институты постепенно отмерли, поскольку были практически бесполезны при строительстве феодальной монархии, к которой стремились Вильгельм Завоеватель и его преемники. Однако викингская предприимчивость оставалась неизменной: в этом на своем горьком опыте могли убедиться Италия, Англия и Антиохия. Уже давно тянется спор о том, каковы именно были условия, при которых в 911 г. появилась на свет Нормандия. Тексты почти отсутствуют, кроме одной грамоты Карла Простоватого от 14 марта 918 г. а, которая заверяет нас в том, что Руан был пожалован Роллону королем pro tutela regni («чтобы защищать королевство»), — таким образом это, скорее, мера военного порядка, нежели настоящее предоставление лена. Можно предположить,

и не без основания, что герцоги Нормандии стали вассалами короны лишь поколение спустя, в 940 году. Как бы то ни было, соглашение 911 г. включило норманнов с Сены во франкскую политическую и военную систему. Роллон, разумеется, весьма вольно соблюдал свои обязательства перед франкским королем. Однако его сын и наследник Вильгельм Длинный Меч стал горячим сторонником усвоения франкских государственных традиций. Наиболее верным подтверждением занятой им позиции является вдовья часть, которую он завещал своей жене Лиедегарде де Вермандуа, происходившей из рода Каролингов: это были территории вдоль Сены и пути Эвре- Шартр, которые открывали сердце его государства франкскому влиянию. Этот второй герцог, бесспорно, со всей возможной полнотой поставил ставку на ассимиляцию. Можно полагать, что к моменту его смерти в 942 г. она уже стала обильно приносить свои плоды. Этим объясняется то, что Нормандия без особых потерь пережила кризис, разделяющий два этапа движения викингов. Следовательно, из договора 911 г. она извлекла некоторую выгоду, как и франкское королевство, поскольку скандинавские флотилии больше не дерзали подниматься по Сене.

Сегодня практически достигнуто согласие по вопросу, который вот уже поколение вызывал в Скандинавии невероятные страсти, а именно, проблема национальности основателей Нормандии. Исследование нескольких сотен слов, заимствованных из скандинавского, мало что дало, так как в X в. разница между датским и норвежским оставалась небольшой. А вот исследования ономастики позволили добиться решительных успехов. В настоящее время можно считать доказанным, что: а) основная масса поселенцев состояла из датчан; б) заметная ее часть делала остановку на северо-востоке Англии, где усвоила несколько мужских имен, а главное, обширный аграрный словарь, сохранившийся в основном в регионе между Байе и Орном и в меньшей степени на севере Котантена; в) другие поселенцы имели в качестве перевалочного пункта Ирландию и Шотландию, откуда они принесли антропонимы «Murdac» и «Donecan»; они-то, очевидно, норвежцы, встречаются в основном на п-ове Котантен; наконец, женщины были в подавляющем меньшинстве (на три женских имени скандинавского происхождения приходится более 80 мужских), поэтому норманны вынуждены были брать франкских жен, начиная с первых поколений поселенцев.

Остается герцогский род. Латинские и датские источники единодушно называют Роллона датчанином, а все норвежские, относительно поздние, считают его норвежцем. Однако в Х в. Запад плохо различал ответвления скандинавов. Исландские саги XIII в. Делают Роллона сыном ярла из Мера, что в западной Норвегии. Эта версия кажется приемлемой: имя Роллон (Хрольф) соответствует ономастическим традициям этой семьи, совпадает нумерация поколений; дочь Роллона, Терпок, имеет типично норвежское имя. Итак, можно полагать, что норвежский вождь возглавил отряд, состоявший в основном из датчан, подобно тому, как в Йорке, датском городе, неоднократно правили норвежские короли.

Географические рамки влияния скандинавов известны: в двух регионах оно оставило очень глубокий отпечаток, на севере Котантена и на западе области Ко; затем идет область Байе, а потом Румуа между Сеной и Рислой. Авраншен, Бокаж Вируа, современный департамент Орн, низменности Ора и область Брей почти не были затронуты. Область Ож и долина Сены колонизировались спорадически. Все населенные пункты, носящие скандинавские названия, не обязательно были основаны скандинавами: сопоставление каролингских грамот с актами XI в. показывает, что большинство деревень области Ко просто сменило название. Как и всегда, следует отличать зоны прямой колонизации, где мы встречаем топонимы, образованные от скандинавских корней, соединенных в соответствии с германским порядком (напр. Удаль, в 1025 г. — Ulvedala, «долина волков»; Этенто, в 1074 г. — Staintot, «деревня Стейна»), от тех, в которых мы видим лишь имена скандинавских сеньоров, присвоенные романским поселениям (напр. Мондевилль, в 990 г. Amunda villa, «деревня Амунда»; Румар, в 1040 г. — Rolmara, «пруд Роллона»). И следует учитывать, что многие скандинавские слова перешли в романский диалект: их топонимическое использование может быть позднейшим (напр, londe, «маленький лес»; hougue, «холм»). Не всегда легко различать франкские и норманнские ономастические пласты, притом что антропонимы часто очень близки, и одни и те же топонимические основы, особенно названия на — ville, сохраняли свою популярность с VII по XI век. Наконец, вероятно, что Нормандия не развивалась в точности в унисон с другими скандинавскими колониями на Западе; безусловно, именно в этом направлении следует вести поиск объяснения ненормальному количеству составных слов на — fleur и — beuf, которые так интригуют германистов. Основы — floi и — budh, которые, вероятно, ведут от них свое происхождение, в других местах чрезвычайно редки.

Затронуты были в основном два социальных класса: аристократия, в которой с X в. появляются семейства, прочно связанные со скандинавскими правителями, и среда моряков. Скандинавы никогда не вели себя как замкнутая группа. С начала XI в. аристократия была крайне неоднородной: помимо норвежцев и датчан, она включала франков, бретонцев и даже немцев, прибывших на призыв герцогов, — процесс, начавшийся в Англии после 1066 г., уже шел в самой Нормандии. Однако роль, отводившаяся местному населению, была немалой, и в XI в. уже ничто не отделяет его от завоевателей.

Быстрота и полнота слияния жителей Нейстрии с викингами в значительной мере объясняется расцветом, который переживало герцогство в конце X и XI вв., расцветом, о котором

особенно красноречиво свидетельствует невиданный подъем городов: этой эпохой датируется возникновение Дьепа, Кана, Фалеза и Валона. Нормандия — это одна из редких провинций, где в XI в. управление герцогской и епископальной казной привело к появлению настоящей денежной аристократии. Клад монет, найденный в Фекане в 1963 г., самый значительный на континенте для эпохи викингов, самым убедительным образом говорит об исключительном изобилии звонкой монеты около 970–990 годов. Когда вышел из употребления скандинавский язык? Мы знаем только то, что около 950 г. будущий герцог Ричард I вынужден был изучать датский в Байе, не имея возможности сделать это в Руане. Ничто не указывает на то, что на нем когда-либо писали; несмотря на свою склонность ко всему экзотическому, все первые произведения нормандской литературы написаны на латыни.

Нормандия создавалась постепенно. Приток из Англии ищущих наживы датских и норвежских банд, направляющийся в Испанию, не прекращался приблизительно до 1015 года. Во главе одной из последних, прибывшей на отдых между двумя прибыльными рейдами, стоял норвежский принц Олаф Толстый, будущий Олаф Святой, который, бесспорно, воспользовался этой передышкой для того, чтобы принять крещение в Руане. В отличие от королей Йорка, столь часто свергавшихся при прибытии скандинавского подкрепления, нормандским герцогам всегда удавалось использовать эти банды в собственных интересах, против Людовика IV в 945 г., или против Эда Шартрского в 1013 году. Для тех, кого не устраивал жесткий порядок нового государства, была открыта лишь одна дорога: изгнание. В течение двух первых третей XI в. нормандские изгои, последние носители подлинного духа викингов, играли значительную роль повсюду, где они сражались, от Ирландии до Испании; известно, что они, безусловно, наметили первые очертания нормандской Италии.

Наконец, картина первоначальной Нормандии будет неполной, если не вспомнить о различиях, разделявших два очага скандинавской колонизации. Верхняя Нормандия была слишком близка к сердцу империи франков, чтобы ее могли оторвать от нее действия отдельных викингов. Поэтому там нормандская оккупация проходила в форме настоящего завоевания, официально санкционированного договором 911 года. Граница, которая была проведена, опиралась на реки, от Бреслы до Эпты и Авра, описывала почти правильную дугу вокруг Руана, беззастенчиво перерезала границы различных ранее существовавших каролингских графств (Талу, Вексен, Мересэ): очевидно, то был военный рубеж. Нижняя Нормандия почти не попадала в поле зрения последних Каролингов; кроме того, ее западная часть (Котантен и Авраншен) с 867 г. находилась в подчинении бретонцев. Ее завоевание было результатом разрозненных действий разнообразных групп. Можно полагать, что там присутствовала датская «армия», несомненно, прибывшая из Англии, которая обосновалась в Байе, а на Котантене большинство операций были частными, которые иногда проводились норвежцами с берегов Ирландского моря. Герцоги испытывали значительные сложности, пытаясь добиться признания там своей власти, которая в окрестностях Руана почти не встречала противодействия. И только на п-ове Котантен спонтанно формировались территориальные подразделения скандинавского происхождения, в то время как повсюду реанимировались старые франкские структуры, «сотни» и pagi («паги»). Когда в 924 и 933 г. предпринимались решительные меры по устранению этого хаоса, за основу просто принимались административные границы: от Авра до залива Мон-Сен-Мишель граница герцогства, без особого учета военных интересов, воспроизводила достаточно причудливые рубежи каролингских пагов. Несмотря на то, что нормандская граница создавалась под влиянием различных факторов, она тем не менее размечалась с учетом психологической и юридической специфик населения региона, чему в феодальную эпоху мы почти нигде не находим аналогов.

Русские проблемы

Здесь мы можем лишь слегка коснуться той обширной полемики вокруг русских корней, которая вот уже век продолжается между «славянистами» и «норманнистами». Эта проблема, которая по-прежнему сохраняет свою актуальность, была впервые поставлена со всей желаемой ясностью датским лингвистом Томсеном в 1876 году. Однако вклад археологии, предложенный на обсуждение шведом Арне в 1914 г., впоследствии был изрядно пополнен. Несмотря на то, что большинство русских специалистов, отказываясь вести дискуссию на условиях, предложенных скандинавскими историками, заняло позицию, противную сотрудничеству, за последнее время были достигнуты значительные успехи. Безусловно, некоторые обобщения, наподобие сделанных Стендер-Петерсеном, дают значительный повод для критики, однако теперь можно достаточно точно определить, какую роль в действительности сыграли варяги в зарождении русских княжеств.

Первый спорный вопрос, возбуждающий страсти, несколько несоразмерные этой филологической дискуссии, касается этимологии национального имени русских. Это слово появляется только в 839 г.; трудно предположить, чтобы он использовался славянами до этого момента, а для скандинавов раннего средневековья (которые называли Русь «страной городов», «Gardariki») он так и остался чуждым. Впервые, кажется, он применялся не к славянам, а к варягам, обосновавшимся в Восточной Европе. Известный текст Константина Багрянородного, касающийся днепровских порогов, четко различает их «славянские» имена, каковыми они и являются в действительности, от их «русских» имен, шведских, по сути. А ведь оказывается, что практически тождественное слово еще и сегодня обозначает шведов на финском (Ruotsi) и эстонском (Roots!) языках, в то время как славяне Руси в них называются вендами (откуда финское Venaja, «Русь»). Похоже, все указывает на то, что первоначально финно-угорское население Северной Руси присвоило это название шведам, когда они появились на восточном берегу Балтийского моря. Это же имя последовало за варягами в их миграции на юг и в конце концов стало применяться к народу и государству, которое они возглавили, притом что те до этого совсем не имели собственного общего имени. Новое название было очень быстро принято киевским княжеством и его соседями.