Варяг
Шрифт:
ГЛАВА 20
Подгоняемые свежим ветром Русского моря, подходили к Корсуни греческие лодьи, и на первой находилась Анна с гражданскими сановниками и духовными лицами. Но тихо было на пристани – никто не встречал караван, и Эрик немало поразился этому обстоятельству. Но Анну, кажется, ничто уж не могло поразить или напугать. За время пути она свыклась со своей участью, или новые впечатления заставили ее смягчиться душой – во всяком случае она спокойно, с интересом осматривалась по сторонам, не выражая ни печали, ни удивления. Именно она завидела всадника, который
– Воевода, недобрую весть принес я тебе. Князь Владимир занемог, и... – замялся посланец.
– Позови княжеских людей. Пусть проводят и разместят гостей как можно лучше. Я сам поеду к князю!
... Князь лежал в полутемной палате и, приближаясь к ложу, Эрик заметил какую-то странность в его облике. Только подойдя вплотную, понял – глаза князя были закрыты и залеплены какой-то омерзительной кроваво-гнойной коростой.
– Ты вернулся, воевода, – тихо сказал князь. Голос его был таким же сильным и властным, как раньше, и Эрик немного успокоился. – Что ты скажешь мне?
– Князь, царевна Анна со священниками прибыла вместе со мной. Она согласна стать твоей супругой после того, как ты окрестишься.
Грустная усмешка искривила губы князя.
– Я собираюсь умирать, а ты говоришь о крещении! Эта женщина, Эрик, эта женщина...
– Какая женщина? – спросил Эрик, опасаясь, что князь начинает бредить.
– Анастасия. Та, что послала нам стрелу. Она – само зло. Можешь ты это понять, воевода? Это она ослепила меня.
– Как! – Вырвался у Эрика крик.
– Да. Не доверяйся женщинам, воевода, никогда, никогда! Она в гордыне своей лелеяла надежду стать княгинею на Руси! Она хотела, чтоб я взял ее в жены! Подумай только! А когда поняла, что я жду свою невесту из Византии, рассвирепела, как голодная медведица. Она набросилась на меня, словно повредилась в рассудке. Как она билась и кричала! А через несколько дней взобралась на городскую стену и кинулась вниз. Мне принесли ее бездыханное тело и я, несчастный, еще горевал над ней. Я думал, она лишила себя жизни от любви ко мне. Но нет – она боялась возмездия. Перед тем, как совершить свой безумный шаг, она подсыпала в вино, предназначенное для утренней трапезы, какое-то тайное снадобье. Воевода Никифор погиб, но я остался жив благодаря стараниям моего лекаря. Но глаза, мои глаза...
Эрик молчал. Какие слова он мог сказать князю? Тот не нуждался в утешении, а обнадежить его воевода не мог. И долго бы он так стоял в остолбенении, если бы не раздались шаги в коридоре. Эрик даже вздрогнул, припомнив, как вот также стоял в княжеском покое, а по коридору бежала, торопилась преступная Анастасия.
Должно быть, князь тоже помнил об этом, потому что приподнялся вдруг на локте и обратил лицо к дверям. Неподдельный ужас отражался на этом лице, словно ожидал он, что на пороге сейчас встанет женщина, предавшая ради него свой город, лишившая жизни себя и пытавшаяся лишить его. Встанет не в прекрасном белом одеянии, но в саване, облепленном землей, и страшен будет смех вурдалачки, пусты глаза ее...
Сдавленный вопль вырвался из груди князя в ту самую минуту, когда на пороге
– Ты хотел меня видеть, князь русов, и я пришла, – сказала она. – Это я, Анна, твоя грядущая супруга, и я уже знаю о постигшей тебя болезни. Ты позволишь мне помочь тебе?
Владимир улыбнулся.
– Приветствую тебя, царевна. Не так бы я хотел встретить свою невесту, но все равно, здравствуй на веки веков. Жаль, что я не вижу твоего лица – но голос твой приятен, а походка легка. Сядь рядом со мной, положи мне на чело руку...
Анна присела на край ложа, и Эрик счел нужным удалиться. Выходя из дома, столкнулся с лекарем-византийцем, который прибыл вместе с царевной. Лекарь очень спешил, покрикивал на слугу, волочившего за ним сундучок со снадобьями. Мастерство византийских лекарей славилось по всему свету, и, вспомнив это, успокоился Эрик и ускорил шаг.
Через три дня крестился князь Владимир в церкви святого Василия, что стояла рядом с его палатами. Очи его почти очистились от коросты, но взгляд все еще покрывала туманная пелена. И случилось чудо – то, которого ждали крещеные ранее воины-христиане. Как только первая капля святой воды коснулась чела князя – спала пелена с его глаз, и окинул он стоящих вокруг ясным взором. Потрясенные чудом, многие российские бояре приняли в тот день христианскую веру в той же церкви.
В той же церкви, с великой торжественностью, свершили митрополит корсуньский и византийские пресвитеры венчание Владимира (в крещении – Василия, в честь церкви, где было совершено таинство) и принцессы Анны. Благословен для Руси был этот брак, благословен и для Константинополя. Пленившись кротостью и нежностью новобрачной, Владимир воспылал желанием помочь ее братьям и вскоре отправил к Византийским берегам немалую часть своей доблестной дружины, дабы помочь Константину и Василию усмирить мятеж и восстановить в империи мир и покой.
Херсонский митрополит наставил князя и приближенных бояр в тайнах христианского учения. Вняв наставлениям, князь решился на многие благие дела: он вернул греческим государям Корсунь и вместо дани взял лишь немногую церковную утварь, а так же, повинуясь жене своей, Анне, которую отличала любовь к искусствам, взял дивные статуи четырех медных коней, что издревле украшали город. Но взамен повелел он построить новую церковь в возмещение ущерба, нанесенного городу. Он предоставил гражданам выбрать место, где будет возведена церковь, и немало смеялся, узнав, что выбрали они то самое место, куда сносили из-под стен землю!
И вот наступил день, когда лодии князя Владимира вновь заскользили по водной глади Днепра. Спешили русы обратно, домой, в Киев. Места себе не находил Эрик. Ведь весной покинул он отчий дом, а возвращается по осени.
Вновь, как тогда, когда плыл он в Киев, возвращаясь из Византии, кружились и падали на воду желтые листья, щедро осыпаемые окрестными лесами. И все вокруг было пропитано терпким запахом этих листьев, отживших свой век и теперь застилающих золотым ковром землю.
Эрик все время думал о Лауре. Как она там, не случилось ли что? Ребенку еще рано появиться на свет, но ведь всякое может статься! Тонка она, как тростиночка, и горячее в ней сердце... Каково ей носить такую тягость?