Варяги и Русь
Шрифт:
Куда ни взглядывал Владимир, всюду он видел перед собой бородатые раскрасневшиеся лица: выражение их было радостное, никакой враждебности заметно не было. Выкрикивали приветствия, и в то же время кричавшие успевали перебраниваться между собой. Гомон в первые мгновения совсем оглушил молодого князя.
— Здравствуй, князь наш пресветлый Владимир Святославович!— кричали с одной стороны.
— Не оставь ты нас, сирот, своей княжеской милостью!— вторили с другой.
— Пожалуй к нам, в Господин Великий Новгород, владей нами по-прежнему!
— Горюшка-то сколько без тебя
— Всех-то нас, сирот, без тебя изобидели...
— А пуще всех Рогволдишка!
Владимир гордо и властно смотрел на весь этот люд, выражавший криками свою к нему любовь. Добрыня, очутившись между своих, не стерпел. Всю его степенность как рукой сняло, и недавний ещё тонкий, проницательный дипломат не замедлил вступить в грубую, но добродушную перебранку, на которую ему также отвечали такою же добродушной бранью.
Крики и перебранка не стихли даже тогда, когда на борт княжеского драха перешло с новгородских ладей трое почтенных стариков в длинных до пят кафтанах и высоких шапках. Их сопровождали двое воинов.
Владимир сразу узнал гостей. Это были степенные новгородские бояре, бывшие в совете новгородского посадника.
Прибытие их доказывало миролюбие новгородцев, ибо они не могли быть посланы ни для чего иного, как для чествования.
— Здравствуй, свет ты наш ясный, солнце красное, князь Владимир Святославович, — проговорил один из них, склоняясь перед князем, — осчастливил ты нас, вернулся к нам. Прими же привет от Господина Великого Новгорода и помилуй, ежели кто провинился чем пред тобою.
— Здравствуй, солнышко наше красное, князь Владимир Святославович, — заговорил другой боярин, кланяясь, — поведай нам, неразумным, с добром или покором идёшь ты к нам? Коли с добром — милости просим. Приказало нам вече кланяться тебе низко и просить тебя в Новгород Великий, а коли худо мыслишь ты, так и не прогневайся. Не пустим мы тебя. Везде заставы поставлены, и будет между нами бой не на живот, а на смерть.
Третий старик молчал.
— Иду я к вам, люди новгородские, — раздался звучный голос князя, — зла против вас не имея. Хочу добрым к вам быть, и если примете меня управлять вами, хочу судить вас по старине, по милости и правде. Вины, какие были на вас, я прощаю вам. Так вече скажите. А если не примете вы меня, князя своего, то будет между нами бой. Прикажу дружине моей разорить всю землю вашу и всякое именьишко возьму за себя, дабы и другим неповадно было идти против меня, князя своего.
Тогда заговорил третий старик:
— Здравствуй, князь Владимир Святославович, привет тебе и многие лета. Посланы мы к тебе с добром. Велело нам вече наше сказать тебе: коли идёшь княжить у нас по старине, так будь князем, владей нами, суди нас и милуй. А зла у веча на тебя нет. Коли и ты зла не имеешь, пожалуй скорей в Великий Новгород. Княжьей честью встретит тебя народ наш, и будет солнце на небе да ты князь в Великом Новгороде.
С этими словами он низко поклонился Владимиру.
Пока шли переговоры, вокруг было сравнительно тихо; но как только кончил говорить последний боярин, сразу начались прежние гомон и галденье.
— Надёжа-князь, не оставь
— Соскучились мы по тебе, князь Владимир Святославович!
— Что посадники — князя Великому Новгороду надобно...
— Негоже ему хуже других быть! Пусть Киеву не уступит.
— Зовём тебя, иди к нам, княже, и владей!
Владимир с удовольствием слушал эти крики. Он знал новгородцев и понимал, что все эти восторги вызваны лишь впечатлениями минуты. Но и то было хорошо, что новгородцы добровольно принимали его. Засиживаться же в Новгороде не думал и сам Владимир.
После двух лет, проведённых среди чужих людей, любо было сыну Святослава слушать родную речь. Он внимательно вглядывался в каждое лицо, и наконец взор его упал на воинов, стоявших позади новгородских послов. Ему показалось, что одного из них когда-то он видел. Всмотревшись попристальней, он даже вздрогнул от радости. Перед ним был Зыбата.
Теперь друг его юности стоял перед ним, смотря на него своими ясными, лучистыми глазами, и доброе, хорошее чувство овладело душой князя.
— Вы, бояре, — обратился он к послам, — знаете: слова своего я назад не беру. Коли просите меня усердно, так я на ваши просьбы склоняюсь и пойду к вам в Новгород. А чтобы не было меж нами неприязни какой, так и нужно уговориться нам обо всём. Вот и поговорите вы с дядей Добрыней. Он в разговоре будет вместо меня перед вами, и как вы порешите, так и я утвержу.
— С Добрыней так с Добрыней! — согласился старший посол, — здрав будь, Малкович.
— И вы здравствуйте, — выступил Добрыня, — вот опять нам пришлось свидеться и дело делать.
— Тяжёленек ты, Добрынюшка, — отозвался тот же боярин.
— А уж каков есть, — усмехнулся тот, — а потому и тяжёленек я, что все-то ваши повадки да увёртки знаю...
— Да пойдёмте, други, под палубу, там я вас сладким вином франкским угощу, вот и потолкуем. А ты, князь, — обратился он к Владимиру, — велел бы к острову какому пристать да угостил бы на радостях народ твой, чтобы твоё здоровье пили и веселились.
Владимир приказал Освальду пристать к острову, где они ночевали.
Скоро пустынный клочок земли наполнился народом. Варяги, норманны, новгородцы братались между собой. Много помогли этому бочонки с вином, выкаченные на остров пришельцами, и крепкий мёд да брага, предусмотрительно захваченные с собой новгородцами.
Послы и Добрыня затворились в подпалубной каюте. Владимир же, как только расстался с ними, сейчас же остановил молодого воина.
— Зыбата! — сказал он, кладя ему руку на плечо, — или ты не узнал меня?
Молодой воин смотрел на князя блестевшим, радостным взором.
— Узнал, княже, как не узнать, — говорил он, — да подойти всё боялся. Как примешь, не ведал.
— Что ты, Зыбата! Всегда я приму тебя как друга.
С этими словами Владимир протянул молодому воину сперва руку, а потом привлёк его в свои объятия.
Они оставались на кормовой палубе одни. Все их ближние дружинники сошли на землю, только из-под палубной каюты доносилось гудение голосов переговаривавших о делах новгородских послов и Добрыни.