Варяги и ворюги
Шрифт:
Мотя не стал дожидаться, пока произойдет обещанное, и сбежал к тетке в Ленинград, где устроился работать в фотомастерскую. В этой самой мастерской Мотя и приумножил свой капитал, который начал сколачивать в Москве паяльником и вольтметром. Как он сам цинично признавался в кругу близких друзей, — прихожу в детский садик, таки я детей уже не различаю, только чувствую, что под ногами трояки мельтешат.
Со временем увековечение выпускных вечеров и детсадовских праздников стало Моте надоедать. Он никогда не любил рутину. Мотя подумал немного, посоветовался кое с кем и решил переключиться на фарцовку. Сперва осторожно и по мелочи, потом все крупнее
Вся эта благодать тянулась года два, потом Мотю аккуратно предупредили, что назревают неприятности. Мотя отнесся к предупреждению серьезно, срочно уволился из мастерской и рванул обратно в Москву, где рассчитывал отсидеться, пока небо над головой не просветлеет. Но небо не просветлело. Мотю взяли, судили, дали небольшой срок, что обошлось ему в большие деньги, а по отбытии срока запретили появляться в крупных городах.
Мотя поселился в городе Владимире и стал ждать очередной улыбки фортуны. Она улыбнулась ему в январе восьмидесятого, когда стало известно, что Олимпиада, несмотря на происки империалистов, все же состоится и произойдет в Москве. Мотя еще немножко заплатил и перебрался в Москву.
Открытие Московской Олимпиады Мотя встретил во всеоружии — полноправным хозяином бывшего газетного киоска, щедро украшенного олимпийской символикой и установленного рядом со спорткомплексом «Олимпийский». Где Мотя брал товар, так и осталось невыясненным, но прилавок в киоске ломился, под прилавком тоже было богато, и очередь выстраивалась с утра. Злые языки говорили, что Мотя со своего ларька снимал не меньше штуки в день. И что удивительно — никто Мотей не интересовался.
Еще до открытия ларька произошло одно событие. Мотя познакомился с девушкой Наташей. Она, как водится, была студенткой, комсомолкой и отличницей. И наконец — просто красавицей. Познакомились, погуляли, сходили в кино. Понравились друг другу. Потом переспали несколько раз. Понравились еще больше. И наступил день, когда Наташа повела Мотю знакомиться с папой.
Наташин папа оказался высоким загорелым плейбоем с широкой белозубой улыбкой и ярко-синими глазами. Служил он специальным корреспондентом ТАСС и объездил полмира. Папа выставил виски, орешки и все такое, поговорил с Мотей об искусстве и о погоде. И о всяких других ни к чему не обязывающих вещах. Под орешки и «Мальборо» уговорили одну бутылку и взялись за следующую. А когда вторая бутылка подходила к концу, захмелевший Мотя спросил:
— Имя у вас необычное, Арманд Викторович. И фамилия… Это вас не в честь ли Арманда Хаммера назвали?
Как в воду глядел. Арманда Викторовича и вправду назвали в честь Арманда Хаммера. Но не просто так, а потому, что его родной отец — а Наташин дед — был тем самым Виктором Хаммером, братом Арманда, оставшимся в СССР присматривать за интересами фирмы. Он сначала присматривал, а потом соблазнил скромную советскую девушку, тоже комсомолку. Так как органам дело было до всего, в том числе и до морального облика, то комсомолка за связь с иностранцем поехала в места не столь отдаленные, где и произвела на свет плод преступной любви в лице Арманда Викторовича. А Виктор Хаммер срочно слинял к брату за океан, в одночасье разочаровавшись в преимуществах социалистического образа жизни и наплевав на интересы фирмы.
Потом разоблачили культ личности, и будущая Наташина бабушка вернулась
По прошествии некоторого времени ему рекомендовали восстановить родственные связи.
Родственники кое-что в жизни понимали. Например, могли сложить два и два и сделать вывод насчет профессиональной принадлежности человека, который по полгода проводит за рубежом и при этом ни бога, ни черта не боится. Поэтому контакты с ним свели до минимума, диктуемого обычной вежливостью. Но вовсе не прекратили. Что делать, в семье не без урода, а все же родная кровь.
Ему даже немного подбрасывали на жизнь, в основном, в плане деловых и иных контактов, но дали понять, что появление в их роду чекистской династии, даже в виде побочной незаконнорожденной ветви, крайне нежелательно. И вообще лучше, чтобы внучка, если уж она надумает замуж, делала это в свободной стране и под присмотром.
Арманд Викторович честно и откровенно ознакомил Мотю с такой позицией родственников и предупредил, что вынужден будет испросить у них согласия на брак внучки. Что Арманд Викторович и сделал, воспользовавшись для этой цели служебным факсом.
Как следовало ожидать, родственники встревожились чрезвычайно. Меньше всего им хотелось заполучить в зятья очередного Рихарда Зорге. А также какого-нибудь комсомольца-добровольца или, не приведи Господь, племянника члена Политбюро. Поэтому они срочно запросили послужной список Моти. Узнав же, что Мотя является лицом свободной профессии и держит — в Советском Союзе! — собственный магазин, сперва не поверили, потом пришли в неописуемый восторг и благословили внучку посредством ответного факса, содержавшего три восклицательных знака.
Свадьбу дважды переносили, потому что старший Хаммер никак не мог определиться с приездом в СССР. Дела не позволяли. Но потом наконец-то назначили, ибо стало доподлинно известно, что старик такого-то числа приедет встречаться с дорогим Леонидом Ильичом. Что-то обсуждать насчет поставок нефти и борьбы за мир во всем мире.
Так оно и случилось. Прямо из Кремля старший Хаммер прибыл в гостиницу «Россия», где гуляла свадьба, расцеловал внучку, долго жал руку Моте, подарил новобрачным ослепительно белый «Линкольн» и отбыл восвояси.
А дальше было так. Породнившись с семьей мультимиллиардеров, Мотя серьезно задумался о перспективах дальнейшей жизни. Ясно, что в этой ситуации с ларьком надо завязывать. Несолидно. Фарцовка — явно пройденный этап. И фотомастерская тоже, не говоря уже об усилителях и динамиках. А больше Мотя ничего не умел. Довольно быстро пришлось отказаться и от идеи проникнуть с помощью тестя на необременительную государственную службу. Это только американские родственники могли не обратить внимание на кратковременное пребывание в городе Владимире. Советские кадровики такие истории ловили мгновенно. Также не получилось воспользоваться протекцией дедушки Хаммера на предмет устроиться главой какого-нибудь иностранного представительства. Дедушка насчет протекции не понимал. Он считал, что лицо свободной профессии, да еще и с коммерческой жилкой, должно пробиться самостоятельно.