Варяги и ворюги
Шрифт:
Оказалось, что Иван Иванович вынашивал мечту об эмиграции на Большую Землю уже много лет и, тщательно скрывая эти замыслы от собратьев, скопил в секрете от всех очень большие деньги. Таился он не зря, поскольку отлично понимал, что такого черного предательства ему не простят — мало того? что держал заначку от корешей, так еще и продал их великое братство, променяв его на… на черт знает что… Но, скопив нужную сумму и устав от конспирации, решил — пора. И махнул в Севастополь, где после войны так ни разу и не был.
Он-то думал, что прикупит под Севастополем домик, обзаведется хозяйством, оглядится,
Но главное — главное! — он никогда более не будет так глупо и бессмысленно разбрасывать деньги, потому что в них и есть кровью и потом заработанное будущее. Только они могут обеспечить ему нормальную и спокойную жизнь.
Поэтому, садясь в самолет, Иван Иванович уже ощущал себя не бичом по кличке Немец, а настоящим немцем из почтенного рода Дицев. И отряхивал с ног своих прах столицы бичей.
Но все сложилось не так, как мечтал Иван Иванович. Началось с того, что ни в одной севастопольской гостинице для гостя с Севера не нашлось места. Даже предъявление в горкоме партии документов, однозначно свидетельствовавших, что гость сперва сдавал Севастополь фашистам, а потом отбирал его обратно и при этом был ранен, ситуацию никак не изменило. Можно было, конечно, устроиться в частном секторе, но от одной только мысли об этом Ивану Ивановичу становилось как-то не так. Оказалось, что за долгие годы на Севере в его подсознании прочно укоренилась странная мечта о гостиничном номере люкс с нейлоновыми занавесками на окнах, видом на море, телефоном на прикроватной тумбочке и завтраками в постель. Поэтому он упрятал подальше военные регалии, вернулся в гостиницу и решительно протянул администратору паспорт с вложенной в него сторублевкой.
Номер нашелся мгновенно — как раз такой, о каком мечталось: с видом на море, занавесками и телефоном на тумбочке.
Вторую сторублевку Иван Иванович скормил проводившему его в номер халдею — мелких не было. Правда, при этом что-то кольнуло в сердце, и как предупреждение прозвенели в ушах начальные строчки песни про Ванинский порт, которую любили тянуть коротающие в котельной полярную зиму бичи.
Но мелких-то не было.
Через каких-нибудь полчаса телефон на тумбочке взорвался звонком и более не умолкал. Тонкие девичьи и нежные женские голоса наперебой интересовались, надолго ли дорогой гость пожаловал в город и как собирается проводить свободное время. И Иван Иванович осознал, что где-то рядом с мечтой о своей первой любви, которая поможет ему скоротать старость, надежно укрыты видения некоего невиданного разврата и противостоять им он не может.
Двум наиболее настойчивым Иван Иванович тут же и назначил встречу в гостиничном ресторане и так и не смог понять, почему вместо двоих заявилось пятеро. Выгнать лишних он не решился, накормил всех до отвала икрой, напоил коньяком и шампанским, а потом, стараясь держать походку, прошествовал к администратору, небрежно перебросил через стойку очередную бумажку с портретом вождя мирового пролетариата и потребовал
Двух девочек Иван Иванович забрал с собой, а остальных поселил в немедленно выделенные апартаменты, предупредив строго, что в скором времени навестит.
К концу недели Иван Иванович все еще обретался в своем номере, а половину этажа занимал его персональный гарем. Но здесь Ивана Ивановича постигла обычная судьба арабских шейхов, населяющих свои дворцы неземной красоты гуриями, но выступающих при этом в роли собаки на сене. Потому что, несмотря на вполне приличное здоровье, предложение в несколько раз превышало спрос.
Но если у шейхов были дворцовые стражники и верные евнухи, строго следившие за нравами в гареме, то в севастопольской гостинице ничего подобного не наблюдалось. И как-то ночью Иван Иванович с гневом обнаружил, что временно оставленные в небрежении гурии затащили в оплаченный им номер черноусых красавцев и предались разнузданным безобразиям.
Выгнав распутниц и откупившись от вызванного наряда милиции, Иван Иванович произвел смотр личного состава, отобрал восемь наилучших и уже на следующий день отплыл с ними в сторону Сухуми на специально зафрахтованном лайнере, разумно рассудив, что в море соблазнов будет поменьше и хранить ему верность девушкам будет не так уж и затруднительно…
— Ну что, Немец? — строго вопросили его вернувшиеся с промысла и уже отгулявшие свое бичи, обнаружив Ивана Ивановича в котельной. — Понял, сукин сын, что значит малая родина? Что есть такое настоящие друзья-товарищи? Или просто деньги кончились?
Ничего не ответил им Иван Иванович, только склонил седую голову и уронил слезу, навеки похоронив память о беззаботной и упорядоченной жизни своего поволжского фатера. И понял он раз и навсегда, что Родина его — Север, а национальность — великое и разгульное племя бичей. А еще понял он, что единожды попавший сюда — все равно как здесь родившийся и что клеймо бича ставится навечно.
— Да что там! — ответил он друзьям-товарищам и лихо сплюнул в сторону двери. — Погулял малость. Гляжу — три тыщи осталось. Чего уж тут пить-то… Вот и вернулся…
Вот такая история. Не знаю, заметили вы или нет, но родовое имя Иоганн, или по-нашему Иван, в русской части семьи Дицев тоже передавалось из поколения в поколение.
Глава 5
Полет первым классом
— Ну как там?
— Ужас, — ответила стюардесса по имени Жанна. — Кошмар какой-то. Выступает.
— А что ему еще нужно?
— Откуда я знаю? — На глазах у Жанны выступили слезы. — Требует командира. Грозится написать куда-то. Блокнот достал и уже пишет. Спросил фамилию.
— А ты что?
— А что я? Что я могу?
— Выпить ему предложи.
— Предлагала. Говорит, что не пьет. Потом водки взял, потребовал содовую. Где я ему содовую возьму? Налила «Ессентуков», он попробовал, весь скорчился. Потом в туалет побежал. Вернулся — говорит, почему у вас в самолете курят. И все про свой первый класс долдонит.
— Так он же в первом классе и сидит.
— Да я ему сто раз говорила, что он в первом классе. А он не верит. Кричит, что его обманули.
— Ладно, — приняла решение старшая стюардесса Надя. — Пойду командиру скажу.