Варяжская сталь: Герой. Язычник. Княжья Русь

Мазин Александр Владимирович

И встал позади. Будь у Славки свободны ноги, он бы рискнул: бросился на копченого, попытался отнять саблю… Скорее всего, Славку бы зарубили. Сабля – не нож. С ней безоружному не совладать. Но вдруг…

Да чего там гадать. Ноги-то спутаны.

Славка был крещен во младенчестве и часто ходил в Христову церковь. Вместе с матерью. Один – никогда. С матерью – в церковь, с дружиной – на Перуново капище. Правда, там, на капище, Славка жертв никогда не приносил. Прочие дружинники относились к этому с пониманием. Тем более что Славка был не единственным

христианином в киевской гриди. Тем более что лучшая жертва Перуну – не пронзенный копьем раб, а кровь ворогов, пролитая на сече.

Будь у Славки хоть какая-то надежда принять смерть в бою, он бы обратился не к Христу, а к Перуну. Но сейчас, когда надежды не осталось, главным и единственным его Богом был Христос. Потому именно к Нему обратился он в свой последний час.

Опустившись на колени, Славка обратил взгляд к небу, спрятанному за серебристыми листьями верб, и прочел по-булгарски и по-ромейски «Отче наш», потом «Верую». Других молитв не знал. Закончил и сразу встал. Искушения потянуть время – не было. Напротив, интересно было: как его встретят там, в раю? Или – в Ирии? Славка и сам не знал, куда попадет, когда ему перережут горло. Он ведь не только христианин, но и варяг.

– Я помолился, – сказал Славка, бесстрашно глядя в узкие глаза печенега. – Теперь убивай.

Но вождь копченых опять его удивил:

– Ты – истинно верующий? – спросил он по-ромейски.

Славка промолчал. А чего болтать – все равно убьют. Но тут наконец рискнул подать голос один из пленивших Славку моравов.

– Ты не можешь его убить, – сказал он. – Это наш пленник, а не твой.

Печенег перевел взгляд со Славки на морава. Долго смотрел. Морав под этим взглядом сник, но все же пробормотал еще раз:

– Мы его в полон взяли. Наш он по Закону.

– И в полон ты его тоже по Закону взял? – насмешливо спросил странный вожак степняков.

– Он – нашей веры, – глядя в землю, проговорил морав. – Нехорошо христианину убивать христианина.

– Да ну? – усмехнулся печенег. – А я не знал. Но если тебя это смущает, пусть его убьет вот хотя бы Упайчи, – вождь кивнул на краснорожего степняка, который хотел огреть Славку плетью.

– А можно я его не сразу убью, мой господин? – попросил Улайчи.

– Нельзя, – отрезал вождь. – А теперь, друг мой, – сказал он мораву, – назови еще одну причину, по которой я не должен убивать этого юного храбреца? Он-то меня прикончил бы не задумываясь.

К удивлению Славки, последнюю фразу он произнес по-ромейски.

– Тебя прикончат и без меня! – дерзко заявил Славка. – Тебя выследят и зарежут, как овцу! Тебя и всех твоих воев!

Вожак печенегов на Славку даже не взглянул. Он смотрел на морава.

– Есть и другая причина, – тоже по-ромейски буркнул морав. – Его отец очень богат. Заплатит большой выкуп.

– Насколько большой? – поинтересовался вождь степняков.

– Сто гривен серебра, – ответил морав и покосился на остальных печенегов.

Те

слушали с интересом, но, похоже, ничего не понимали.

– А может, и больше сотни, – сказал морав.

– Больше, – уверенно произнес хан. – У этого отрока одна бронь стоит не меньше тридцати гривен. И все же его придется убить. – И приказал по-печенежски: – Улайчи, прикончи его!

Названный неторопливо вытянул саблю. Крутанул вокруг кисти, красуясь.

– На колени, рус! – велел он. – Хан милостив. Ты умрешь быстро. Я разрублю твою башку и накормлю богов твоим мозгом.

– Бронь не попорти, – предупредил кто-то.

Улайчи только хмыкнул и повторил:

– На колени!

Славка покорно опустился. Правда, не на колени, а на корточки. Со спутанными ногами это удобнее.

Моравы мрачно смотрели на него. Видно, уже раскаивались, что приволокли пленника сюда. Интересно, как бы они брали за него выкуп? Пришли бы к отцу, сказали: мы тут твоего сына схитили. Сколько дашь за его свободу?

Тут бы им и конец.

Мысли текли будто отдельно. Ум же Славки точно отмечал каждое движение палача… А в смерть все равно не верилось.

Пока жив – не сдавайся! Так учили Славку сызмала. Пока жив…

Улайчи взмахнул клинком. Ударил, красуясь. Не очень сильно, зато очень умело. Как раз так, чтобы просечь черепную кость…

…Славка собирался с честью принять смерть… Но тело его как бы само, бессознательно, по одной лишь воинской привычке уходить от удара, опрокинулось на спину. Ноги выбросились вверх, навстречу сабле…

Клинок у копченого и впрямь оказался замечательный, и следил за ним степняк хорошо, потому славно отточенное лезвие рассекло путы на ногах Славки, как коса – соломину.

Не встретив ожидаемого сопротивления черепной кости, сабля едва не воткнулась в землю.

Ее хозяин тоже удивился…

Но еще больше он удивился, когда Славка изо всех сил ударил его ногами в бок.

Копченый отлетел… прямо на своего вожака, едва не сбив того с ног.

А Славка вскочил на ноги (удача снова была с ним, раз копченые позабыли связать ему руки) и одним прыжком оказался на спине вожакова жеребца, который, как и следует хорошо вышколенному коню, стоял рядом с хозяином.

Когда на спине жеребца оказался чужой, тот, опять-таки как подобает хорошо обученному коню, тут же извернулся, по-змеиному выгнул шею и нацелился хватануть Славку за ногу.

Славка саданул его между ушей, выдернул из притороченного к седлу колчана стрелу и безжалостно воткнул ее в круп жеребца.

Жеребец вскрикнул от боли и рванулся с места. Миг – и он вылетел из рощи и галопом понесся вверх по пологому склону прочь от реки.

Ошарашенные печенеги опомнились быстро. И стремглав бросились за беглецом. Однако Славке все же удалось выиграть шагов двести. Вдогонку ему летели стрелы, но почти все они пели намного выше приникшего к гриве Славки. Никто из стрелков не хотел подбить коня своего вождя.