Васек Трубачев и его товарищи (илл. Г. Фитингофа)
Шрифт:
— Я всегда так… нарисую, отдам… и скучно, скучно мне делается…
— Вот и папа твой, бывало, кончит картину и заскучает. Как будто всего себя вложил в нее и ходит опустошенный. А я, наоборот, сдам свои чертежи — и рада-радешенька! — смеялась мама.
— Потому что ты с готового чертишь, а мы с папой свое придумываем, — серьезно сказал Сева.
— Конечно. Но разве не приятно тебе, что твоя картина всем понравилась? Ведь это, по-моему, самое главное. Разве интересно человеку делать что-нибудь только для себя?
— Ну конечно, я рад, а то все ребята меня
Мать поняла его:
— Сева, я знаю, о чем ты говоришь. Но без этого футбола и всякой чехарды можно обойтись. Они здоровые, крепкие мальчики, а у тебя порок сердца.
— Ну, вот я никуда и не гожусь, мамочка, — грустно усмехнулся Сева.
Мать заволновалась.
— Это совсем не нужно внушать себе. Это пройдет, с годами ты окрепнешь, на рисковать сейчас — просто глупо.
— Ну ладно, ладно, мама! Я ведь так сказал… Просто я боюсь, что мне никогда ничего такого не сделать. Вот как наши герои.
— Конечно, не всякий может быть героем. Сева, но я думаю все-таки, что в каждом честном человеке непременно есть это геройство… непременно есть… Ой, Сева, — вдруг вспомнила мать, — у нас плитка зря горит, мы же хотели чай пить. И вечно мы с тобой заговоримся!
Она бежала с чайником в кухню и на цыпочках возвращалась обратно:
— Тише, Севочка, весь дом уже спит, только мы с тобой никак не угомонимся. И каждый день так. Завтра же сделаю строгое расписание.
Но строгое расписание не помогало. Мать приходила с работы поздно, за день у обоих накапливались разные новости — времени для разговоров не хватало.
— Сева, пей чай и ложись спать… Положи, положи книжку. Я не буду тебя слушать.
— Подожди, мама. Я только один вопрос… Почему это говорят, что трус умирает много раз, а храбрый один раз? Как ты это понимаешь, мама?
— Как я это понимаю?… — подняв глаза вверх и сморщив лоб, начинала мать и вдруг, спохватившись, сердито обрывала себя: — Никак не понимаю! Опять ты меня в длинный разговор втягиваешь, Сева…
Когда Сева был болен, мама вставала ночью, осторожно щупала ему лоб, утром торопилась приготовить еду и, уходя, уговаривала сына, чтобы он не переутомлял себя чтением и не выдумывал себе никаких занятий.
— А мне сегодня лучше, мама! Куда лучше! — каждый день заявлял ей Сева. — Ты не беспокойся!
Сегодня в первый раз Севе было позволено выйти. Он решил зайти к Саше Булгакову и узнать у него, что задано на завтра, так как Лида уже два дня не приходила.
Закутавшись теплым шарфом, Сева вышел на улицу. Непрочный мартовский снег сбивался под ногами в грязные комья. Саша Булгаков жил недалеко. Сева хорошо знал его улицу и дом, так как в прошлом году, когда Саша был болен, Сева приносил ему уроки. Но теперь, по рассеянности, мальчик долго путался, заглядывая в чужие дворы и припоминая номер дома. Наконец в одном дворе он узнал одноэтажный флигель, где жил Саша.
«Сейчас погреюсь, возьму уроки, узнаю все новости!»
Во дворе маленькая девочка в теплом платке с длинными
— Положи ноги на санки, а то они будут по снегу ехать. Ну, положи свои ноги! — хлопотала она.
Малыш, опираясь на санки, шевелил тяжелыми валенками.
— Да не поднимаются они, — уверял он девочку. Какой-то высокий мальчик в шапке, без пальто подскочил к мальчугану, вытащил его из санок, сел на них верхом и крикнул:
— Н-но! Поехали!
Девочка схватила за руку малыша и замахнулась на мальчика.
Когда Сева вошел в длинный коридор, со двора послышался громкий плач, и тотчас в углу открылась дверь, из нее выскочил Саша. Не заметив товарища, он пробежал по коридору и бросился к девочке.
Сева выглянул во двор. Чужой мальчик дергал девочку за пушистые концы платка и, сидя верхом на санках, кричал:
— Н-но! Поехали, поехали!
Малыш сбоку старался столкнуть обидчика с санок.
— Эй, ты! Брось! — сердито закричал Саша.
Мальчик вскочил, отбежал в сторону и, кривляясь, завизжал:
— Ох, ох! Деточек обидели. Караул! Нянечка пришла!
— Дурак! — вытирая носовым платком мокрые щеки сестренки, крикнул ему Саша. — Связался с малышами! Попробуй только тронуть их еще раз!
— Еще раз, еще два!… А что ты мне сделаешь?
— Тогда посмотришь! — показал ему кулак Саша.
Он был очень рассержен и тяжело дышал. Сева уже хотел поспешить ему на помощь, но дверь в коридоре снова открылась, из нее вышла женщина, поставила на порог ведро с мыльной водой и, крикнув: «Сашенька, вынеси помои!» — поспешно ушла.
— Го-го-го! Сашенька, вынеси помои! Постирай пеленочки! — запрыгал мальчишка.
Сева увидел красное, злое лицо Саши. Не замечая товарища, Саша схватил ведро и молча, не оглядываясь, потащил его по двору, сопровождаемый насмешками. Сева поспешно вышел и решительными шагами направился к обидчику.
— Ты подлый человек! — сказал он, поднося к его носу свой худенький кулак, и, круто повернувшись, направился к воротам.
У ворот он услышал, как, возвращаясь назад и позвякивая пустым ведром, Саша презрительно говорил мальчишке:
— Ну, и что ты этим доказал? Что ты этим доказал? Я на тебя плевать хочу! Ты хулиган. Я с тобой даже связываться не буду. А за ребят когда-нибудь так дам, что своих не узнаешь!
«Расстроился, — подумал Сева. — Хорошо, что меня не видел, а то ему неприятно было бы…»
Он тихонько пошел по улице к своему дому.
В этот день была суббота. Для Саши это был самый трудный день в неделе. В субботу мать купала ребят. Придя из школы, Саша наливал ванночку, менял воду, выносил помои, укладывал в кроватки выкупанных ребятишек. В такую-то минуту и попал к нему Сева. А перед этим, сразу после уроков, Одинцов и Васек Трубачев звали Сашу на каток.