Васек Трубачев и его товарищи (илл. В.А. Красилевского)
Шрифт:
В один из таких дней в госпиталь привезли тяжелораненых.
Васёк вместе с ребятами стоял во дворе и смотрел, как санитары осторожно выносят из машины носилки, как старшая сестра в халате и тёплом платке, озабоченно хлопочет, распределяя раненых по палатам. Нина Игнатьевна не позволяет ребятам помогать, но они стоят наготове, украдкой поправляют сбившиеся одеяла, открывают пошире двери, провожают каждые носилки. Им хочется сказать раненым какие-то тёплые слова, дотронуться до чьей-то бледной руки, выразить
– Вы не бойтесь, вы поправитесь. У нас хорошие доктора, – выскакивая во двор без пальто, шепчет Нюра бородатому пожилому красноармейцу.
За пожилым красноармейцем санитары выносят из машины носилки с молоденьким бойцом, почти мальчиком. Ребята смотрят на бледное безусое лицо, на запёкшиеся от жара пухлые губы, жадно хватающие морозный воздух, на втянутые щёки с лихорадочным румянцем. Голова раненого в расстёгнутой шапке с ушами беспокойно съезжает с подушки, глаза в беспамятстве блуждают по сторонам. Ребята подходят ближе. Васёк идёт рядом, поддерживая носилки.
– Отойди, отойди – сестрица рассердится! – хмуро шепчет санитарка.
Васёк нехотя отходит. Раненый поворачивает голову, его беспокойный взгляд провожает мальчика и упирается в высокие сугробы, наметённые около крыльца. Мягкие снежинки тают на его горячих щеках, оставляя мокрые следы.
– Товарищ комбат… Это я, Вася Кондаков… Товарищ комбат! – вдруг жалобно окликает раненый, приподнимаясь с подушки.
Старшая сестра быстро подходит к санитарам:
– Бредит… Несите скорей!
– Он тяжело ранен? В какую палату? Что с ним? – допытываются у взрослых ребята.
– Не мешайтесь тут! – сердится Грозный. – Где не можете помочь, там не мешайтесь.
Мальчики и девочки идут за школьным сторожем в его каморку, усаживаются на сундуке, покрытом цветным половиком.
– Комбат… Кто это комбат? – встревоженно спрашивает Лида.
– Комбат – это командир батареи, да, Иван Васильевич? – говорит Коля Одинцов, вопросительно взглядывая на Грозного.
– А он сам – Вася Кондаков, – шепчет Нюра.
– Хоть бы узнать, что у него! – вздыхает Сева.
– Нина Игнатьевна сама ещё не знает. Потом можно будет спросить, – говорит Саша Булгаков. – Посидим тут немножко, а после обхода врачей спросим.
– Нечего тут сидеть, идите по домам!.. – вмешивается Грозный. – Ты что в одном платье выскочила? – нападает он вдруг на Нюру. – Где твоё пальто?.. Одевайтесь сейчас же и идите по домам!
– Да мы только узнаем об этом Васе! – просит Лида.
Но Иван Васильевич выпроваживает их из госпиталя:
– Идите, идите! Не до вас тут.
Васёк и его товарищи нехотя уходят.
Снег становится гуще, но ребята не замечают, что на воротниках и шапках у них нарастает белый мех.
– Почему он так крикнул: «Товарищ комбат… Это я, Вася Кондаков…»? –
А в палате для тяжелораненых лежит комсомолец Вася, подносчик снарядов с 4-й батареи. Ему чудится, что он стоит на коленях около большого ящика, похожего на портсигар, и старательно очищает ветошью снаряды от масла. Вокруг широко раскинулось снежное поле, от белизны его саднит в глазах, мороз цепко держит пальцы.
Батарея готовится к бою. Прикрытые белыми, накрахмаленными морозом полотнищами, невидимые для глаз врага, орудия сливаются с волнистыми холмиками сугробов.
Вторые сутки стоит в открытом поле 4-я батарея. Её задача – прикрывать фланг нашей обороны.
В накинутом на плечи поверх шинели маскировочном халате неподалёку от Васи стоит командир батареи, смотрит в бинокль на виднеющийся вдали заснеженный овраг, по которому фашисты скрытно и неожиданно могут перебросить танки. Но едва танки начнут выползать на открытую местность, батарея встретит их огнём. Комбат указывает на край оврага и, улыбаясь, говорит Васе:
«Вот тут-то мы их и встретим!»
…Вася сбрасывает одеяло и тревожно вглядывается в угол палаты. В его воспалённом мозгу проносятся картины недавнего боя. Он видит спокойное, строгое лицо комбата, неожиданную открытую улыбку на его губах и серьёзные серые глаза под тёмными бровями. Он видит, как комбат обходит орудия, привычной шуткой подбадривая людей и проверяя готовность к бою.
«С таким командиром в самое пекло полезешь – и душа не дрогнет», – говорят о нём бойцы.
Не в первый раз встречается 4-я батарея с фашистскими танками.
«Ну как, ребята, устроим фашистам фейерверк?» – громко шутит комбат.
«Устроим, товарищ комбат!» – бодро откликаются бойцы.
Шутка перебрасывается от орудия к орудию, смягчает суровые лица. И вдруг все настораживаются.
Издали, сначала приглушённо, потом уже явственно, слышится железный скрежет. Окутанный снежной пылью, из оврага медленно выползает первый танк. Закрашенная белой краской броня его с фашистским крестом почти сливается со снегом. За железной спиной первого танка движутся другие.
Расчёты неподвижно застыли у орудий.
«По фашистским танкам, батарея, беглый огонь!» – громко командует комбат.
Бронебойные снаряды, с визгом ударяясь о броню, выбивают искры. Подбитый танк вспыхивает ярким пламенем.
И почти в то же время тяжёлый удар фашистского снаряда обрушивается на одно из орудий батареи. Вася видит неподалёку бесформенную груду железа, торчащие из снега колёса, залитые кровью шинели и маскировочные халаты.
Из оврага, разворачиваясь в сторону батареи и прикрываясь от снарядов толстой лобовой бронёй, один за другим ползут танки.