Васек Трубачев и его товарищи (илл. В.А. Красилевского)
Шрифт:
«Огонь!» – слышится голос комбата.
Бушующее пламя растекается по полю жёлтыми и синими языками…
– Горят, гады! – торжествующе кричит Вася.
Старшая сестра ласково укладывает его на подушку, смачивает мокрым полотенцем лоб:
– Успокойся, голубчик, успокойся, Кондаков.
Но Вася не слышит её голоса. Он лихорадочно подаёт снаряды. Сколько времени идёт бой? Из оврага ползут новые и новые танки. Жерла их орудий выбрасывают языки пламени, глухие удары потрясают батарею. Со свистом летят острые брызги осколков. Люди падают.
«Огонь!»
Лобовая
Но на 4-й батарее остаётся только одно орудие.
Неподалёку от него с грохотом обрушивается чёрный столб земли. На Васю тяжело валится тело убитого бойца. Рядом надаёт другой.
«Наводчик и заряжающий выбыли!» – кричит Вася.
Комбат поспешно наводит орудие на танк.
Вася окидывает взглядом разбитые орудия батареи.
«Нас осталось только двое!» – снова кричит он.
«Достаточно! – резко бросает комбат. – Снаряды!.. Огонь!..»
Орудие содрогается от выстрелов.
«Есть, готов!» – с азартом кричит Вася.
На поле боя остаётся только один уцелевший танк. Он упорно ползёт к батарее. Из его орудия вырывается короткий огонь.
Комбат выхватывает из рук падающего Васи снаряд…
Ночь идёт… Старшая сестра ни на минуту не оставляет тяжелораненого. Иногда Вася затихает, жадно пьёт из кружки поданную ему воду, внимательно вглядывается в склонившееся над ним лицо Нины Игнатьевны. Потом в его затуманенном мозгу снова возникают какие-то воспоминания… Вот он лежит на снегу, прикрытый шинелью комбата. Но где же сам комбат?
– Остановил или не остановил он танк? – строго спрашивает Вася, обводя глазами притихшую палату.
Глава 16
Радостные встречи
Близилась весна. Дни шли за днями. Трудовые будни, заполненные тревожным ожиданием писем от родных, сообщениями с фронта, не давали людям возможности опомниться, подумать о себе. А весеннее солнце уже золотило палисадники, обрызгивало веснушками молодые лица и вызывало невольные улыбки у взрослых.
Маленький городок оживал. Каждый день дальние поезда привозили новые семьи. Люди, не дожидаясь конца войны, жадно тянулись к своим углам; с вокзала шли матери с детьми. Стучали молотки, отбивая доски у забитых, пустых домов, на заборах висели запылённые в поездах одеяла и зимняя одежда.
Ребята жили в радостном ожидании своих близких. Занятия их шли своим чередом, но каждый раз кто-нибудь приносил волнующую новость.
Вернулись родители Нюры Синицыной, приехала с детьми мать Саши Булгакова.
Особенно обрадовал всех приезд Сашиной семьи. В этот день даже обычные занятия были нарушены. Взволнованный Саша Булгаков заранее сообщил ребятам об этом событии, и в назначенный срок, за два часа до прибытия поезда, все, как один, товарищи уже прохаживались по перрону, окружая
– Идёт! – кричал вдруг кто-нибудь, завидев на дальних путях серый дымок. – Сашка, идёт!
– Где, где? – бросался на голос Саша.
– Не идёт – так придёт! – хлопая его по плечу, успокаивал Мазин. – Приедут уж теперь, не бойся!
К приходу поезда на перроне собралось много народу, но ребята проталкивались к каждому вагону, и, когда в широкой двери мелькнула гладко причёсанная голова женщины, тревожными глазами разыскивающей своего сына, громкие, торжествующие крики оглушили присутствующих:
– Сашка! Сюда!
– Здесь! Приехали! Вот они!
– Мама!..
Саша заторопился, неловкий, растерявшийся в толпе. Товарищи протолкнули его вперёд. Лида и Нюра бросились за ним, удерживая кучку людей, давивших с боков:
– Пустите, пустите… Он к своей маме… Это его мама!..
Семья казалась огромной. И люди с сочувственными улыбками смотрели на молодую ещё женщину с мокрым от слёз лицом и на мал мала меньше, которые висли у Саши на шее и заполняли весёлым щебетанием перрон.
– Ребята, принимайте вещи!
Товарищи шумно выгружали из вагона узелки и корзинки, по очереди подходили к Сашиной матери.
– Батюшки! Выросли-то как! – говорила она, обнимая каждого из них и поглаживая косички девочек. – Милые вы мои!
А Саша, почувствовав себя снова главой семьи и хозяином, звонким, окрепшим голосом отдавал распоряжения товарищам:
– Ребята, берите что потяжелее!.. Васёк, держи Витюшку! Валерка, иди с Мазиным… Нюта! Эх, и большая же ты стала!.. Русаков, тебе узел нести… Мама, давай руку!
Шествие занимало весь тротуар. Люди переходили на мостовую, чтобы уступить дорогу приезжим. Васёк нёс Витюшку. Малыш крепко обнимал его за шею и, не смолкая, что-то рассказывал, прерывая свой лепет длинными, пронзительными гудками. Заглядывая в чёрные Витюшкины глаза, круглые, как у Саши, Васёк с нежностью прижимал к себе малыша. Мазин, нагрузившись узелками и корзинками, гордо шёл впереди, громыхая огромным чайником. Девочки жались к Сашиной матери, наперебой рассказывали ей что-то, а Саша, возвышаясь над сёстрами круглой бритой головой, шагал во главе своей семьи, ведя за руку Валерку.
Дома у Булгаковых Лида и Нюра уже навели уютный порядок. Комнаты стали такими же, как раньше, только детские кроватки с полосатыми матрасиками были покрыты газетами.
Мать, остановившись на пороге, низко поклонилась родным стенам своего старого, обжитого угла. Витюшка заковылял к ящику с игрушками. Ребята молча поставили на пол вещи.
– Вот наш дом! – серьёзно и торжественно сказал Саша. Потом сияющими глазами обвёл всех своих мал мала меньше: – Выросли-то как!.. Ребята, а мы ещё думали, кому собирать лом и бутылки! Вот они, работнички!.. Я Нютку своим бригадиром сделаю! – Саша, смеясь и тормоша озадаченных ребятишек, повторял: – Работнички! Работнички!