Васек Трубачев и его товарищи (книга 2)
Шрифт:
— Здесь!
Бобик бросился к ручью. Ребята огляделись:
— Знатное местечко!
— Спасибо, Генка!
Сбежали вниз. Жадно пили воду. Напоили Севу, разгребли под корнями яму. Саша постелил свое пальтишко. Сева с благодарностью смотрел, как хлопочут товарищи, но говорить ему было трудно. Он лег и закрыл глаза.
Ребята сели около ручья. Голод тянул их к воде.
— У нас ничего нет… никакой еды, — с усилием сказал Васек и посмотрел на товарищей.
— Это пустяки. Можно потерпеть.
— Человек может четырнадцать дней
— Ну, четырнадцать дней не проживешь.
— В лесу не умирают от голода! — строго сказал Трубачев.
— Здесь есть грибы! — буркнул Мазин.
— А у меня есть спички! — с торжеством сказал Петька.
— Где? Где? — Ребята оживились, полезли смотреть на измятую спичечную коробку.
— Я ее на мельнице нашел. Пошарил на окне, смотрю — спички!
— Я тоже кое-что нашел! — Мазин вынул из кармана заплесневелую горбушку.
— Хлеб! Хлеб!
Глаза у ребят жадно заблестели. Бобик облизнулся, завилял хвостом. Васек потрогал горбушку.
— Не клади на траву, а то муравьи растащат, — отворачиваясь, сказал он.
— На, спрячь. Мы сейчас грибов найдем и сделаем похлебку, — сказал Мазин. Он тряхнул своим тощим вещевым мешком. Оттуда со звоном упало зеленое ведерко. — Это я на пасеке взял, — нехотя пояснил Мазин.
Генка вытащил из кармана грязную тряпочку, развязал зубами узелок и положил рядом с горбушкой комок слипшейся соли.
— Все! Все! — кричали ребята. — Все у нас теперь есть!
Саша побежал к Севе:
— Малютин! Севка! Мы похлебку будем варить, мы тебя прямо до отвала накормим! Мы сейчас все за грибами пойдем… Пошли, ребята!
— Генка, где тут грибы? Лисички или маслята?
— Я найду, — вместо ответа сказал Генка.
Ребята побежали за ним.
— Не уходите далеко, — предупредил Васек.
Он сел на берегу ручья и опустил голову. В глазах было зелено, колени дрожали. Одинцов вернулся, присел рядом с ним.
— Вот поедим, Трубачев… ладно? А потом посоветуемся, ладно? — робко сказал он.
Васек кивнул головой.
— Все б тебе, Петька, есть да есть! Об одной еде ты только и думаешь, — ковыряя палкой землю, ворчал Мазин. — Уж ты мне и про сырую рыбу в землянке припомнил и про Макитрючкины вареники… Трепло ты, Петька!
— Да я же только так вспомнил… как мы ели когда-то… вообще…
— "Вообще, вообще"! Никто не жалуется, один ты скулишь! И тошнит тебя, и под ребрами болит…
— Я этого не говорил даже! — вытаращил глаза Петька.
Мазин сплюнул голодную слюну:
— Не говорил, а все понятно… все на твоей физиономии написано!
Петька молча смотрел на Мазина. Пухлые щеки товарища опали, под глазами легли глубокие тени. У Петьки задрожали губы, он нащупал заветный кусочек завалявшегося в кармане сахару. Когда голод особенно мучил Петьку, он осторожно лизал языком этот сахар и, завернув в бумажку, прятал от самого себя. Теперь он вынул его и протянул Мазину:
—
Мазин хмуро посмотрел на Петькину ладонь.
— Почему не отдал Трубачеву? Сейчас все общее, — сказал он, пряча в карман сахар. Потом увидел мокрые глаза Петьки и виновато сознался: — Я сам нетерпеливый… Сорвался на тебя зря…
Ребята принесли полные шапки грибов и весело принялись за стряпню. Чистили грибы. Перочинные ножи нашлись у всех. Костер зажгли одной спичкой. Над ручьем потянулся дымок. Все сидели вокруг огонька. Бобик, положив на лапы голову, спал. Скоро в зеленом ведерке забулькала похлебка. Никто не говорил о страшных событиях, которые загнали их в лес. Но едва наступила тишина, как в памяти каждого вставала пасека, мертвые лица Матвеича и дедушки Николая Григорьевича, пустая, брошенная мельница… А в глазах у Васька возникало детское удивленное лицо Ничипора и бился захлестнутый петлей дед Михайло… Васек вскакивал, с испугом глядел на Генку. Но Генка как будто омертвел. В темных глазах его, как в темной воде, отражалась зелень леса, матово переливались блестки от огня. Похлебку ели жадно, черпая из ведра самодельными ложками и обжигая рты.
— Сроду ничего вкуснее я не ел! — говорил Саша.
— Еще бы! — подтверждали ребята.
Горбушку хлеба пилили перочинным ножом. Разделили поровну. Сахар, с общего согласия, решили отдать Севе.
— Да зачем, ребята! Я уже лучше себя чувствую, — сконфуженно отказывался Сева. Он съел размоченный в похлебке хлеб и несколько вареных грибов.
— Вкусно тебе? — спрашивали ребята.
— Вкусно, — улыбался Сева.
— Заешь сахаром.
— Я завтра лучше…
Бобик долго гремел ведром, доедая остатки. Похлебка подействовала на всех, как волшебное питье. Щеки зарумянились, глаза заблестели, клонило ко сну. Не хотелось думать, что будет дальше; хотелось, разбросав усталые руки и ноги, спать, спать, спать… Даже Генка, свернувшись калачиком на земле, закрывал глаза.
— Спите! — махнул рукой Васек.
— А кто будет ночью дежурить? — спросил Одинцов.
Васек вспомнил, что в тревожную ночь, когда они были в походе, Митя дежурил сам.
— Я буду, — сказал он.
— Один?
— Если надо будет, разбужу кого-нибудь.
— Тогда ложись сейчас, а мы с Сашей посидим, — предложил Одинцов.
Васек не стал отказываться, натянул на уши курточку и лег около Севы. Мохнатые корни дерева скрыли его под своим навесом, покачали коричневой бородой, пощекотали ему шею. Васек вздохнул и закрыл глаза.
Глава 52
НОЧЬ КОМАНДИРА