Ваш ход, миссис Норидж
Шрифт:
Это предложение вызвало у эскулапа такой гнев, что он удалился, не удостоив миссис Норидж ответом.
– Неужели вы считаете, кто-то способен подсыпать мышьяк нашему милому Томасу? – произнес вкрадчивый голос за спиной гувернантки.
Миссис Норидж обернулась и увидела Дженкинс. Та стояла в темном углу, глаза ее поблескивали, как у грызуна. Казалось, она опасается выйти на свет.
Утро выдалось ясное и тихое. Другой человек, оказавшийся ранней осенью на кладбище в такую погоду, преисполнился бы романтических чувств. Старые замшелые плиты, на которых едва можно было прочесть имя и дату, навели бы его на размышления о времени, неумолимо стирающем память о людях даже с камней. Сияние
Другой – но только не миссис Норидж.
Чело ее и впрямь было омрачено думами. Однако повод к ним дала похоронная процессия, проследовавшая мимо гувернантки. Миссис Норидж опасалась, что кладбищенский сторож окажется занят на погребении.
Однако ее опасениям не суждено было сбыться. Она нашла старика на скамейке с другой стороны собора: он грелся, подставив лицо лучам солнца.
– А-а, опять пришли проведать нашу Сьюзен! – Старик хотел подняться, но гувернантка сама присела рядом с ним.
– Честно говоря, я надеялась найти здесь вас, – сказала она. – Вы, кажется, многих знаете в городе, мистер…
– Фальк! Джон Фальк.
– Мистер Фальк, – повторила гувернантка. – Может быть, вы что-то слышали о Дженкинс? Она подруга леди Бассет.
– Да какая она подруга! – проворчал старик. – Так, держат из милости. Дважды ей старуха давала пинка под зад и дважды возвращала. На третий раз, боюсь, Луиза Дженкинс закончит свои дни так же, как бедняжка Сьюзен.
– Сдается мне, в отличие от Сьюзен, ее вы не пожалеете, – заметила миссис Норидж. – Она чем-то обидела вас?
Сторож помялся.
– Все останется между нами, – заверила гувернантка. – В этом городе, кажется, только вы знаете, что случилось на самом деле, мистер Фальк.
В ладонь старика, подставленную будто бы случайно, легли две монеты и тут же исчезли.
– Не обидела, нет. Папаша Луизы, Том Дженкинс держал свою аптеку. Выглядел как червяк в очках, тихий, скромный, но вот дочку свою гонял и, говорили, поколачивал.
– Это были слухи или правда?
– Сам-то я этого не видел, – уклончиво ответил старик. – По Дженкинсу и не сказать было, что у него хватит сил отлупить кого-нибудь. Луиза как-то стащила у папаши деньги из кассы и пыталась сбежать. Ну, он ее отыскал, вернул домой и отходил как следует. Она две недели не показывалась в городе. Но у нее к составлению всяких снадобий был большой талант. Папаша все больше с таблеточками, микстурами и пилюлями возился, а она отвары из трав готовила, могла сущей ерундой страдание облегчить. У меня как-то раз зуб разнылся… Такая боль – впору башку об камень разбить! Так она велела положить в ухо дольку чеснока. И больше, говорит, ничего не делай. Только не в то ухо, что ближнее к зубу, а в то, что дальнее. – Старик подергал себя за мочку. – И что вы думаете? Прошло! За это я ее до сих пор добрым словом вспоминаю. И дома у меня всегда наготове чеснок, ежели опять разболится. Так о чем я?..
– Об аптекаре, ее отце.
– Да, точно. Мы с ним выпивали не раз. Не то чтобы дружбу водили… Но он не чурался меня и носа не задирал, как другой бы на его месте. Вот и вы ко мне со всем уважением – мистер Фальк! Приятно, что скрывать. Том в драку не лез, но и сам ее не боялся. Бывало, молчит весь вечер, а потом отмочит шуточку – и смеешься, как дурак, остановиться не можешь. Что-то в нем было такое… Эх, Том! Жениться ему надо было, а он вместо этого тихо злился и отводил душу на Луизе. Она, конечно, заслуживала трепку. То заказы перепутает, то начнет помогать ему и просыплет все порошки… А станет он на нее кричать – уставится, набычится и молчит. Ни прощения не просит, ни ласковым словом не пытается его утихомирить. Только зыркает, как на врага. Даже у святого рука бы сама поднялась, чтобы ей врезать. А уж Том Дженкинс святым точно не был.
Старик прокашлялся.
– Когда
Старик показал самый кончик грязного пальца.
– Забыл сказать: Том страдал приступами падучей. Я уж привык, что пару раз в год приходится совать деревяшку ему в зубы и поддерживать голову, чтобы он не разбил ее об пол. Том говорил, что эта болезнь загонит его в могилу. Но вряд ли он догадывался, как именно это случится. Прошло с полгода после того, как они с Луизой переехали на новое место, всего в квартале отсюда. От покупателей у них отбою не было. И вдруг однажды ночью случится пожар. Отчего полыхнуло – бог весть! Новая аптека сгорела быстрее, чем сухой стог. Луиза успела выскочить. Когда ее начали спрашивать про отца, она отвечала, что отец давно убежал. Да только это была ложь. Том остался внутри.
– Но при чем же здесь падучая, мистер Фальк?
Старик почесал в затылке.
– Может, и ни при чем. Но вот что я вам скажу, мэм. Во-первых, сон у Тома был чуткий, как у птицы. Волосок при нем нельзя было выдернуть из собственной ноздри, чтобы он не проснулся. Во-вторых, я научился по кое-каким признакам узнавать заранее приближение этого его… припадка. Бывало, за три дня чуял, что надо быть настороже. Объяснить толком не смогу. Походка у него менялась, и голову держал по-другому… А еще рукой как начнет махать, будто муху отгоняет, – раз, другой, третий! А мухи-то никакой и нет. За день до пожара я все это видел и сказал себе: «Э-э-э, приготовились!» Я думаю, когда начался пожар, Том лежал на полу и дергался. А Луиза посмотрела на него, повернулась, да и прыг в окно! А соседям наврала. Она знала, что он внутри, живой, и что может найтись смельчак, который полезет за ним в огонь. Если на то пошло, она и сама могла бы его вытащить, да только не захотела. Вот за что я не люблю Луизу Дженкинс, мэм. Обгорелое тело Тома нашли, когда от аптеки ничего не осталось. Он лежал на полу посреди своей комнаты. Луиза поклялась, что слышала шаги отца и была уверена, что он успел спастись… Ей все поверили.
– Все, кроме вас.
– Да нет, кое-какие разговорчики ходили. Но к этому времени Луизу приютила у себя леди Бассет, а наживать себе такого врага дураков не нашлось!
Вечером миссис Норидж вновь сидела напротив Аделизы Бассет. Их разделяла шахматная доска. Томасу стало лучше, и доктор, опасавшийся, что его заставят ночевать возле пациента, уехал в Фарнборо. Его место заняла самоотверженная Шарлотта.
Первые две игры Дженкинс было позволено присутствовать. Но затем Аделиза изгнала ее из комнаты в своей обычной резкой манере.
– Отчего вы к ней так строги? – спросила миссис Норидж.
– Она это заслужила, – отрезала старуха.
Гувернантка задумчиво взглянула на нее.
Вопреки первому впечатлению, она обнаружила, что хозяйка поместья не деспотична со слугами и не жестока. Днем миссис Норидж успела спуститься в подвал и отметила, что кухня оборудована огромной газовой плитой. Гувернантка не удивилась бы, обнаружив, что в Дастанвиле до сих пор готовят на очаге. Но плита! Да еще такая современная! Определенно, леди Бассет заботилась о прислуге.