…Ваш маньяк, Томас Квик

Ростам Ханнес

— Адвокат может быть важен в том отношении, что он будет выступать как бы нейтральной силой во всей этой истории. По-моему, это было бы очень хорошо.

Но так не получается. Йорген Перссон отключает магнитофон и «обсуждает этот вопрос», как он записывает потом в протоколе. И когда магнитофон снова включается на запись, допрос продолжается — без адвоката.

Когда я пятнадцать лет спустя читаю Стюре Бергвалю о том, как он достаточно обоснованно выступал в пользу того, чтобы с самого начала прибегнуть к помощи адвоката, он произносит:

— Мне так больно слышать, как все это получилось. Возмутительно. И прекрасно узнаю

всю ситуацию, свое желание пойти навстречу Челю Перссону. Если бы я признался, что все, о чем я рассказывал на психотерапевтических сеансах, было выдумкой, я поставил бы Челя в дурацкое положение. Да и самому опозориться перед Челем мне тоже не хотелось.

В течение нескольких месяцев три раза в неделю он обсуждал убийство со своим врачом, который неожиданно стал свидетелем на допросе и по отношению к которому Стюре, находящийся на принудительном лечении, попал в исключительную зависимость.

— В этой ситуации для меня было просто невозможно признаться, что я лгал на протяжении сотен психотерапевтических бесед, — вздыхает Стюре.

Я прошу его пояснить, что он имел в виду на том допросе 1993 года, говоря, что адвокат мог бы быть «нейтральной силой во всей этой истории».

— Я имел в виду, что адвокат мог бы стать противовесом Челю Перссону и мне, что он мог бы спросить: «Все это действительно правда, Стюре?» И посоветовать нам не торопиться.

Когда допрос продолжается, Квику приходится подробно рассказать, как он обманом заманил Юхана, как затащил его в машину и ударил головой о приборную доску, так что тот потерял сознание.

— Что происходит затем? — спрашивает младший инспектор полиции.

— Мы уезжаем из этого района, и я по-прежнему не знаю, куда мы едем, но через некоторое время мы прибываем к Стадсбергет в Сундсвалле, и я паркуюсь там. Я достаю Юхана из машины, и мы заходим довольно далеко в лес. Там происходит сам… стало быть, там я его и задушил.

Позднее во время того же допроса Перссон спрашивает его, куда он дел тело.

— Оно под большим камнем, в каменистом месте, — отвечает Квик.

— Когда тело оказалось там? — уточняет Йорген Перссон.

— Тогда же, в то же утро.

— Угу, — кивает Йорген. — Ну что, сделаем перерыв на обед?

Во второй половине дня допрос продолжается с того места, на котором они прервались, с событий на Стадсбергет, где Квик, как он утверждает, задушил Юхана и спрятал тело.

— И как ты это делаешь — когда душишь его? — спрашивает Йорген Перссон.

— Ну, это, руками, — отвечает Квик.

— Произошло что-нибудь особенное перед тем, как ты задушил его?

— Нет, ничего такого.

Но когда ему задают дополнительные вопросы по поводу того, с какой целью он заманил Юхана к себе в машину, Квик вспоминает, что он изнасиловал Юхана, прежде чем задушить его.

— И потом, когда он мертв, — что ты делаешь? Я имею в виду — ты сказал, что он оказался под кучей камней, я это имею в виду.

Тут рассказ принимает новый и совершенно неожиданный оборот:

— Я снимаю с него обувь и то, что у него на ногах, — не знаю, как это лучше назвать. И тут я не совсем уверен. Мне кажется, хотя я точно не знаю, что его одежду я прячу на… на… ну, там, где мы находимся. Я сворачиваю одежду и прячу под камнями или что там еще есть. Затем я иду за одеялом, которое лежит у меня в машине, и заворачиваю его. И мне

кажется, что я не прячу его тело на Стадсбергет, а уезжаю с ним прочь. И я еду примерно тем же путем, которым мы приехали, и беру на север, то есть мы снова выезжаем из Сундсвалля и продолжаем ехать на север в сторону Хэрнёсанда. И мне кажется, что я вдоль дороги нахожу маленькую лесную дорогу, на которую сворачиваю, и нахожу место, где прячу его.

Квик рассказывает про место, своего рода «углубление в ландшафте», где он нашел несколько камней, которые можно поднять. Переместив их, он кладет туда тело, а затем возвращает камни на место. Йорген Перссон терпеливо выслушивает все версии Квика по поводу того, что произошло — или, может быть, произошло, однако цепляется к деталям в его рассказе:

— Давай вернемся вот к какому моменту, Стюре. Ты сказал, «мне кажется» по поводу тела. Ты уверен, что снова загрузил его в машину и уехал с ним, или ты точно не знаешь?

— Точно не знаю.

— То есть, возможно, тело все-таки лежит на горе Стадсбергет, верно?

— Да, — признает Квик.

Теперь младший инспектор Перссон задумался по поводу другой детали во время допроса, которая показалась ему странной.

— Откуда ты знаешь, что вы едете к Стадсбергет? Ты знал название этого места? Меня это заставило задуматься.

Квик поворачивается к Челю Перссону и отвечает, глядя на него:

— Это я знаю в результате нашей совместной поездки — что это место называется Стадсбергет. Раньше я этого не знал — так мне кажется.

— Расскажи, как прошла та поездка, — просит Чель Перссон.

Но Йорген Перссон не дает Квику рассказать о поездке. Вместо этого он обращается к свидетелю допроса:

— Стало быть, вы ездили туда — в Сундсвалль?

— Мы там были. Именно так.

В материалах допроса не содержится ответа на вопрос, что психотерапевт и Квик делали в Сундсвалле на горе Стадсбергет и зачем они поехали туда.

Зато есть другой вопрос, очень интересный, с точки зрения оперативной полицейской работы: Квик рассказывает, что вся машина изнутри была перепачкана кровью. Он подробно описывает, как помыл машину внутри и смыл все следы крови на заправке по пути домой. Во время той остановки он воспользовался случаем позвонить матери, с которой жил, и сказал ей, чтобы она за него не беспокоилась.

Квик обращается к своему врачу:

— Понимаю, что я навязчив, Чель, но не мог бы ты проверить, поставили ли они кофе?

Чель Перссон покидает помещение, чтобы принести кофе, и младший инспектор Перссон, улучив минутку, спрашивает, что произошло во время той поездки в Сундсвалль, которую предприняли он и его психотерапевт. Чтобы младший инспектор понял цель этой поездки, Квик должен объяснить ему, как память поступает с травматическими переживаниями.

— Это событие было полностью скрыто от моего сознания. В осознанной памяти сохранились лишь фрагменты. Мы с моим психотерапевтом долго и интенсивно работали. Мы встречались три раза в неделю в течение длительного срока, и постепенно эти барьеры стали ослабевать. На восемьдесят процентов я знал, что убил Юхана, но у меня оставалась внутренняя лазейка, что это невероятно и не может быть правдой. И тогда мы делаем следующее — мы едем в Сундсвалль, и я не знаю, куда надо ехать. Мой врач сидит за рулем, а я сижу рядом, и вот мы приезжаем в Сундсвалль, и я не знаю, куда дальше.