…Ваш маньяк, Томас Квик
Шрифт:
Переезд затягивается. В сентябре становится ясно, что Томас не сможет платить за свою квартиру, и он отказывается от нее. Он остается в Сэтерской больнице — в ноябре его переводят в отделение подготовки к выписке.
Однако в то время как ответственные лица клиники готовят Томаса Квика к выписке, втайне начинают разворачиваться драматические события.
Игра сменяется серьезностью
Продолжая сеансы психотерапии с Челем Перссоном, Томас Квик вспоминает, что он ездил в Сундсвалль и убил Юхана Асплунда. Исчезновение Юхана Асплунда являлось самым сенсационным событием 80-х, поэтому Квик не уверен, что воспоминания
Чель Перссон проверяет адрес, однако при первой попытке они сбиваются с пути. Много лет спустя на суде по поводу убийства Юхана Перссон выступил в качестве свидетеля и сообщил, что, «возможно», по его инициативе «они свернули в сторону жилого массива Бусведьян».
И это более чем возможно — судя по рапорту самого Перссона и тем сведениям, которые он позднее сообщает на полицейском допросе. Когда они подъезжают к дороге, ведущей вправо и помеченной «Бусведьян», именно Перссон предлагает свернуть туда. Квик не возражает, однако не может сказать, верно это или неверно.
В одной из точек жилого массива у Квика случается такой мощный приступ страха, что Перссону приходится прервать свою частную попытку выезда на место преступления. Реакция интерпретируется как признак того, что Квик убил Юхана.
После краткого пребывания в Бусведьяне они наобум катаются по окрестностям Сундсвалля, пока не добираются до горы Норра Стадсбергет, где на Квика снова накатывает приступ страха и он утверждает, что именно тут произошло убийство.
После возвращения в Сэтер Перссон ни единым словом не фиксирует происшедшее. Вместо этого разговоры об убийстве Юхана продолжаются скрытно, ни полиция, ни руководство клиники не ставятся в известность, хотя сам Перссон убежден, что его пациент совершил убийство.
Если бы врач Чель Перссон не уехал в отпуск в феврале 1993 года, вероятно, прошло бы немало времени, прежде чем рассказы Томаса Квика об убийстве получили огласку.
Но теперь он исчез, а Квик, привыкший вести эти дикие разговоры три раза в неделю, обратился к Биргитте Столе, тогда тридцативосьмилетнему психологу, также преданной поклоннице теории объектных отношений.
«Наши беседы будут выполнять для Стюре роль клапана, поскольку курс психотерапии, который он прошел, воскрешает в памяти так много материала, что ему необходимы устойчивые моменты в виде встреч со специалистом», — записала Столе в карточке.
Но Биргитте Столе не удалось стать тем клапаном, который она себе представляла. Используя ее собственную метафору, можно сказать, что пароварка взорвалась при первой же встрече. То, что поведал Квик, привело ее в такой ужас, что она немедленно связалась с Йораном Франссоном, ответственным за лечение Квика.
— Стюре рассказал, что он убил двух человек — двух мальчиков, — сообщила ему Столе.
Йоран Франссон не признался, что его напарник Чель Перссон держал его в курсе психотерапевтического процесса. Если бы выяснилось, что он, ответственный за лечение Квика, знал о том, что Квик признался в двух убийствах, и не сообщил об этом куда следует, его дела были бы плохи.
С появлением Биргитты Столе вся завеса таинственности, окружавшая до этого момента признания Квика, рухнула. Йоран Франссон размышлял над ситуацией одиннадцать дней, ничего не предпринимая. 26 февраля он сел за стол и записал в карточку Квика:
«Психотерапевт пациента в настоящий момент находится в отпуске. Тем временем пациент обратился к двум ключевым лицам отделения, а также к психологу Биргитте Столе и сообщил, что совершил два
Запись оставляет впечатление, что Томас Квик внезапно признался в двух убийствах, ранее неизвестных в Сэтерской больнице, хотя об одном из них — об убийстве Юхана Асплунда — он говорил еще с октября 1992 года, а его врач начал самостоятельное расследование. Но теперь, когда тайна раскрыта, Франссон, видимо, осознал всю неуместность того, что судебно-психиатрическая клиника скрытно начинает расследовать убийство, в котором признался пациент, не сообщая об этом в полицию.
Ситуация застала Квика врасплох: до настоящего момента, пока он обсуждал это с Челем Перссоном, все казалось увлекательным, простым и неопасным. Ему скорее казалось, что это всего лишь интеллектуальная игра, очень стимулирующая его. И вдруг Йоран Франссон заговорил о заявлении в полицию, уголовном деле и судебном процессе. В результате того, что Стюре проболтался Биргитте Столе, открылся ящик Пандоры, и теперь его собственные слова начали жить своей жизнью, грозной и пугающей. Повернуть время вспять уже было невозможно, как невозможно загнать все сказанное в закрытый мирок психотерапевтического кабинета.
Вернувшись из отпуска, Чель Перссон снова вернулся к терапии и позднее записал в карточке Квика:
«Далее выяснились исключительно тяжелые воспоминания нескольких эпизодов из детства пациента, когда его, судя по всему, чуть не убила собственная мать. Самым серьезным из них является попытка утопления зимой в озере Рунн. Наиболее травматические события в жизни пациента, похоже, происходили с ним в возрасте 3–5 лет — впрочем, сексуальное насилие продолжалось и после этого возраста, хотя и с меньшей интенсивностью».
То, что теперь сделало Квика бесценным сокровищем клиники, были не сами факты насилия, а их связь с его собственными преступлениями во взрослом возрасте. По теории объективных отношений, насильственные преступления, совершенные взрослым Стюре, являлись воплощением того сексуального насилия, которому Стюре подвергался в детстве, или, как записал в карточке Перссон:
«Параллельно с пробуждением этих жутких воспоминаний, которые временами предстают кристально ясными, все четче прорисовываются картины убийства Юхана Асплунда. Воспоминания об этом деянии поначалу имели форму фантазий, похожих на сон, но постепенно превращались в отчетливые отдельные картины. По мере того, как пациент перерабатывал эти образы сексуального насилия и убийства Юхана Асплунда, они сплетались в его сознании со страшными картинами из собственного детства — и деяние стало представляться как психологическое воплощение пережитого трудного детства, которое можно рассматривать с различных позиций».
В один прекрасный день в феврале 1993 года Йоран Франссон постучал в комнату Томаса Квика и вошел к нему. Он хотел узнать, как Квик относится к своим признаниям. Квик ответил, что его чувства сегодня совсем не так отчетливы, какими они были раньше, и что он во всем сомневается.
— Я хочу дать тебе шанс самому обратиться в полицию. Если в течение двух недель ты не обратишься туда лично, я вынужден буду составить заявление, — объяснил Франссон.
Квик понял, что полицию придется проинформировать, но сказал, что совершенно не уверен, сможет ли он сообщить достаточно сведений об убийстве Юхана.