…Ваш маньяк, Томас Квик
Шрифт:
Таким образом, моим единственным источником информации по поводу десятилетней психотерапевтической работы Биргитты Столе с серийным убийцей Квиком является Стюре Бергваль — человек, занимающий последнее место в Швеции по уровню доверия к его словам.
После того, как Стюре Бергваль взял назад свои признания, руководство больницы применяет к заупрямившемуся серийному убийце ряд репрессивных мер. Среди прочего отменяются некоторые степени свободы — так, принимается решение снять жалюзи, защищающие его комнату от солнечного света и посторонних глаз, а также убрать те книжные полки, книги
Когда Стюре упаковывает в коробку содержимое последней книжной полки, он находит в одной из них, под кучей старых виниловых пластинок, потрепанную папку без этикетки. Стюре открывает папку и с удивлением читает первые строки на первой странице:
«ВСТУПЛЕНИЕ
Цель данной книги — описать очень сложный и необычный психотерапевтический процесс, который я в качестве консультанта отслеживала в период с 1991 по 1995 год…»
Стюре не верит своим глазам — он обнаружил рукопись Маргит Нурель и Биргитты Столе, которую мы все считали утраченной. Он читает дальше:
«До того, как начался психотерапевтический процесс, Стюре не обладал никакими воспоминаниями детства до 12-летнего возраста. Контакт с теми убийствами, которые он совершил, — первое из них в 14-летнем возрасте — впервые установился в психотерапевтическом процессе. Он никоим образом не являлся подозреваемым в этих преступлениях со стороны полиции. Когда убийство и связанные с ним детали сделались достаточно отчетливыми в процессе психотерапии, Стюре сам попросил полицию приехать к нему для допроса и проведения следствия».
Несколько дней спустя я держу в руках вожделенную рукопись. Четыреста четыре страницы неотредактированного текста, местами нечитаемого из-за запутанности рассуждений и нагромождения специальной терминологии, однако это, несомненно, оно — описание терапии с Томасом Квиком, сделанное самими психотерапевтами.
Во время своих ранних сборов информации о Томасе Квике я часто наталкивался на понятие «иллюзия Симона». Я догадался, что это центральная тема в психотерапии, однако мне было сложно понять, какого рода иллюзия имелась в виду. Как только мне предоставляется возможность, я обращаюсь к Стюре за разъяснениями.
— Симон появился во время терапии с Биргиттой Столе. Он родился в связи с сексуальными посягательствами на меня со стороны отца и матери. Я уже не помню, что я рассказывал, но ему отрезали голову. Затем этого зародыша завернули в газеты, положили на багажник велосипеда, и мы с папой поехали и закопали этого мертвого ребенка возле Фрембю-удде.
Стюре было четыре года, когда он наблюдал убийство своего младшего брата, и зародилась идея, что Стюре пытается «починить Симона», снова сделать его живым и здоровым. Каким-то образом это представление трансформировалось в идею, что Стюре мог «овладеть жизнью», убивая сам. В терапии с Биргиттой Столе эти мысли переросли в объяснение тому, почему Стюре стал убийцей мальчиков.
Никто никогда не слыхал о Симоне, пока Томас Квик не рассказал о нем Биргитте Столе. По его словам, это фантазии чистейшей воды, созданные в психотерапевтическом кабинете.
Теперь же я держу в руках рукопись, в которой Столе своими словами описывает, как Томас Квик
«Лицо перекошено от смертельного ужаса, рот открыт. Я, Биргитта Столе, могу разговаривать со Стюре, что доказывает, что он находится в глубоком регрессе, однако не потерял контакта с настоящим.
Первый удар ножа приходится на правую сторону тела и наносится матерью. Затем нож берет папа. Оболочка Стюре повторяет несколько раз: „Только не шею, только не шею“. Нож наносит удары по корпусу, затем отрезается правая нога.
М [мама] берет мясо Симона и засовывает в раскрытый от ужаса рот оболочки Стюре. Оболочка Стюре говорит: „Я не голоден“. Стюре говорит, что мама и папа обнимаются, и говорит, что ему это кажется отвратительным. Затем он протягивает руку, чтобы взять руку Симона. Обнаруживает, что она валяется отдельно. Говорит: „Я оторвал руку своему брату“».
Во время терапии рождение Симона и убийство его родителями воспринималось как правда. Пережитое ребенком Стюре убийство затем будет воплощаться в убийстве Юхана Асплунда, Чарльза Зельмановица и других мальчиков. Воспоминания были вытеснены, однако взрослый Стюре «рассказал» о своих переживаниях через убийства, оскверняя и расчленяя тела, как его родители поступили с его братом.
В книге мать Стюре называется «М» или «Нана» — это эвфемизмы, поскольку образ настолько исполнен зла, что его настоящее имя слишком пугает, чтобы Стюре мог произнести его вслух. В книге Биргитта Столе пересказывает и другие деяния злой матери.
«Стюре рассказывает отрывками. Нана только что сжала руками шею Стюре. Он чувствует ее руки. Теперь она направляется к Симону, где Стюре скрывается за его закрытыми глазами. Она стоит перед всем лицом Симона. Тело изуродовано, и Стюре старается сосредоточиться на лице, чтобы не видеть обезображенного тела. Стюре видит сжатую в кулак окровавленную руку Наны. Он замолкает, потом говорит: „Это красное — наверное, брусничный соус?“»
То, что Томас Квик подумал, будто кровь его изуродованного младшего брата — брусничный соус, было воспринято Маргит Нурель как доказательство тому, что он говорил правду. Она отмечает в рукописи:
«Откуда мы можем знать, что все, описанное Стюре, — действительно правда?
В отношении детских переживаний: детский язык, типичные детские реакции, сам процесс регрессии, выражения чувств — и все отчетливее проявляющиеся воспоминания.
В отношении вытесненных взрослых воспоминаний: реконструкции и их соответствие полицейским материалам и, наконец, связь между теми и другими».
Следователи тщетно искали зарытое тело Симона возле Фрембю-удде. Они запросили также из больницы Фалуна карточку матери, которая доказывала, что Тюра Бергваль в этот период не рожала ребенка и у нее не случался выкидыш. Никто из близких семьи не заметил никакой беременности, ничего не заметили и остальные шесть братьев и сестер Стюре. Однако, кажется, ни у кого из участников следствия не возникло ни малейших сомнений в подлинности рассказов Стюре. Ни у полицейских, ни у прокурора, ни у судей, ни тем более у Маргит Нурель: