Ваша С.К.

Горышина Ольга

Теперь она могла смотреть ему прямо в глаза, и волк спрятал зубы и скуля подошел к княжне, чтобы подлезть мордой под руку.

— Позлился и будет. Ну вот, теперь ластишься… Знаешь, у меня вот тоже особое нервное ощущение. Это все из-за Сашеньки, я знаю… Ты бы лучше нашел, где подруженьки мои схоронились… Не видать их нигде.

Бурый попятился и вылез из объятий княжны. Светлана поднялась и, не отряхиваясь, побежала к частоколу следом за волком, задрав рубаху аж до колен. Потеряла по дороге туфлю, но не остановилась.

На облучке, точно на троне, восседала высокая девушка с очень бледной, почти прозрачной, кожей. Ее распущенные русые волосы венчал венок из крапивы. А серую рубаху рвал в стороны предрассветный ветер.

— Здравствуй, Прасковья! — выкрикнула княжна, но русалка не шелохнулась.

Из леса крался туман, а вместе с ним подкралась к живой девушке и стайка утопленниц. И вот русалки с диким хохотом выскочили на дорогу и, заключив Светлану в кольцо, принялись щекотать — она металась от одной к другой, не в силах вырваться. Бурый носился кругом и клацал зубами, но хватал лишь туман, так ловко уворачивались от волчьих клыков озорные озёрные жительницы в рваных рубахах. Пока на козлах не встала Прасковья.

— Брысь! — сказала она тихо, и русалки мигом оказались позади экипажа.

Прасковья спрыгнула на землю и пошла к Светлане, а остальные четыре утопленницы, припав к земле, теперь лишь несмело выглядывали из-за колес. Не дойдя до княжны двух шагов, русалка остановилась, и минуту обе девушки — живая и мёртвая — смотрели друг другу в глаза, ни разу не моргнув, а потом, не сговариваясь, бросились друг другу в объятья и замерли.

— Туули злится, чуешь? — шепнула Прасковья Светлане на ушко и подставила руку, чтобы поймать в пальцы ветер. — - Неладно нынче в лесу…

— Бабка всегда теперь злится, — проговорила Светлана, отступая на шаг. — А других причин для ветра разве не может быть?

— Как знаешь, Светлана, как знаешь…

— Да гляди, Бурый при мне… — дрожащим голосом добавила княжна, приглаживая волку уши.

— Не ходи к бабке сегодня, не ходи…

— Не могу, Прасковья. Надобность в том есть неотложная. Да и что финка сделает мне? Хотела б, в колыбели удушила… Пустое волноваться. За тебя мне куда тревожнее… Князь велел тебе из избы трансильванского гостя забрать.

По лицу русалки проскользнула легкая усмешка.

— Страшна только смерть. А после нее нет ни боли, ни страха… Так что пусти меня…

— Так и не держу ж тебя, — ахнула княжна, отпуская волка.

— Взглядом держишь. Взгляд твой сильнее любых пут. Не гляди в глаза никому… Не должно это невинной девушке делать.

Прасковья махнула рукой, и русалки мигом оказались подле нее.

— Ступайте в баню, а я сейчас приду.

И пошла к избе, а Светлана с волком забрались в экипаж, чтобы видеть, как выйдут из избы

русалка с вампиром, тогда можно будет, дождавшись Раду, забрать с сеновала клетку с Сашенькой. Только когда дверь распахнулась, Прасковья выскочила на улицу одна. Затравленно огляделась и со всех ног кинулась к экипажу. Так быстро домчалась, что Светлана только встать успела.

— Нет его в избе, — дохнула русалка в лицо Светланы ледяным дыханием.

— Да не может того быть! — ахнула княжна, хватаясь за подол, который рванул в сторону сильный порыв ветра.

— Неспроста Туули беснуется… Неспроста…

— Да тьфу на тебя три раза!

Прасковья отступила от экипажа, и Светлана, задрав рубаху, спрыгнула наземь. Бурый бросился вперёд и воротился, неся в зубах оброненную княжной туфлю.

— Не может того быть, чтобы не было его в избе. Да граф шага ступить не может. Плохо искала, подруженька! Бурый, за мной!

И княжна, обувшись, со всех ног бросилась к избе. Прасковья за ней. Бурый впереди.

Глава 15 "Федоровская тайнопись"

Фёдора Алексеевича всего перекосило, когда на его закрытые глаза легло два медных сестрорецких рубля. И не то, чтобы упырь был суеверным, просто, раз, весил этот рубль огого сколько и еле умещался на веке, и два — и это было самым важным — с некоторых пор, а вернее целых три года назад, Фёдор Алексеевич зарекся прикасаться к изделиям из меди. Причём, не в силу безграничной своей любви к золоту. Хотя что скрывать, золотые запонки с жемчугами княжеский секретарь любил выставлять на всеобщее обозрение. И сейчас они сверкали, точно дорогое украшение на тонких женских запястьях, которые он пытался отодрать от своих щёк вместе с медяками.

— Да что же вы за упрямец у меня такой! — проворковал над ним приятный женский голосок. — Куда ж вы, миленький, с такими синячищами к людям-то сунетесь…

Фёдор Алексеевич тряхнул головой и, поймав в ладонь обе монеты, сел. Высокая худенькая девушка в темном скромном платье курсистки отошла от стола и села в дальнем углу приемной на деревянный стул с закругленной на манер петли спинкой. Белизной лица она превосходила свои белоснежные накрахмаленные манжеты и воротничок.

— К живым людям я сегодня не ходок, — бросил упырь и поднялся с дивана, чтобы оправить пиджак. — Откуда рубли, не желаешь ли сообщить? — покрутил он в воздухе одной монетой, прежде чем опустить обе на блюдо подле хрустального графина для воды.

— Не знаю, — пожала вопрошаемая худенькими плечиками. — У Бабайки спросите. Это он дал их мне, чтобы народную медицину к вам применить.

— У князя из ларца вытащил, шельмец! — сощурился упырь. — Да на такой медяк, Олечка, лошадь купить можно, коль в знающие руки попадет, горе ты мое луковое! С Петровских времён этот рубль, дороже «пугачевского» будет! Да что с тобой толковать, темнота… Впрочем, умеешь пользоваться крылатым пером и на том спасибо…