Ваша С.К.

Горышина Ольга

Не вытащили. Впрочем, могли вообще ничего не печатать, потому что читателей в тот день больше интересовало объявление от Сплендид-Паласа, крупнейшего кинемотографа города, напечатанное на оборотной стороне листа.

Труп бывшей курсистки не нашли. И не потому что не искали, а просто Фонтанная река оставалась по сути своей болотной речкой, и утопших девиц превращала в русалок. Нынешние русалки все до единой погибали под гребными колесами снующих туда-сюда пароходов. Но Олечка Марципанова каталась не только на лифтах, но и на пароходах, поэтому знала правила безопасности на отлично — следила за ними

издалека, имея целью не только не погибнуть, но и отомстить. Она высматривала своих обидчиков. Пришлось переждать зиму, но не под водой, умирая с голода, а на одной из вмерзших в реку лодок, с которой торговали подмороженной рыбой. Олечка Марципанова в жизни не брала чужих вещей — кроме как лекарств у доктора по известной читателю надобности — но сейчас ей очень хотелось есть, и она ела рыбу и удивлялась, какой вкусной та может быть сырой, особенно когда на зубах скрипят льдинки…

Зима прошла, наступила весна, пошел лед, а за ним пошли по большим и малым рекам Петербурга пароходы. И вместе с ними пошли в Фонтанный дом жалобы. Пассажиры вдруг стали сигать с пароходов в воду — благо всем хватало спасательных кругов. Ну раз хватает, пока беспокоиться нечего, решили в Фонтанном доме.

— Три утопленника, все студенты, были замечены в тесном дружеском общении, — проворчал к утру князь Мирослав, отправляя почтальона с серебряным рублем прочь.

Тот принес два письма. Первое — от Общества легкого финляндского пароходства, на чьих сине-желтых пароходиках крупными буквами было выведено предупреждение — рук за борт не выставлять: им не верилось, что все молодые люди разом ослепли. Второе — от артели водолазов. Те сообщали, что трое студентов стали последней каплей в море их терпения. Требовалось срочно принять меры.

— Увлечение молодого поколения опиумом и кокаином до добра не доведет, — заметил Федор Алексеевич, качая ногой корзинку с сыночком. — Наша княгиня, кстати, тоже не пудрой пудрится…

Последнее замечание князь проигнорировал, или вложил свой ответ в силу удара, с которым кулак опустился на зеленое сукно стола.

— Тебе лично поручаю разобраться, кто из наших соседей там шалит.

Легко сказать — разобраться. Нечисти в городе столько, что с ног собьешься, ответов не найдешь. Не из деревни же русалок пригонять — да и жалко девушек, они к чистой воде привыкли, от городской передохнут все разом. О чем секретарь и посетовал, склонившись над корзинкой, когда князь поднялся наверх, чтобы выкинуть все пудреницы княгини в ее отсутствие. Будто не понимал, что на любой улице имеется фонарь и аптека, а в каждой аптеках в коричневых бочонках отмерен ровно грамм кокаина. Хорошо еще князь не знает, что княгиня из этих бочонков еще и утреннюю кровь принимает в качестве снотворного. Она тоже утомлена жизнью.

— Одним жизнь надоела — вот и топятся. Другим смерть — да поздно топиться. Ну и куда бежать? Где искать провинившуюся русалочку?

— А никуда бежать не надобно, — впервые заговорило дитя. — Сама завтра явится, чуть тьма.

Федор Алексеевич чуть не отпрыгнул от стола, на который поднял с пола корзинку, чтобы

поговорить с Игорушкой.

— Ну, здравствуй, что ли…

Княжеский секретарь вернулся в кресло, но, не получив от дитя никакого ответа, решил тогда задать вопрос:

— С повинной явится, что ли? — И снова не получив ответа, высказался: — Не верю, что кто-то в Сибирь из Петербурга по своей воле готов отправиться…

— У нее иная причина, — серьезным тоном ответил наконец Игорь Федорович. — Она убила возможных отцов и теперь придет на дитя в первый и последний раз взглянуть, а потом уплывет вместе с корюшкой к Финским берегам.

— На какое такое дитя? — не желал верить услышанному Федор Алексеевич.

— А то сам не знаешь, батюшка?

Упырь тут же накинул на корзинку шаль, чтобы скрыть от себя злорадную усмешку младенца. Только матери ему не хватало… Но вот явилась к нему Олечка Марципанова и понял он, что именно ее ему и не хватало.

Стояла она на пороге, а вода стекала на вытоптанный персидский ковер с двух ее тонких косичек и длинного ученического платья. Когда секретарь пригласил ее сесть, Олечка Марципанова молча опустилась на указанный им стул. Тогда Федор Алексеевич поставил на стол корзинку. Младенец не спал, но молчал. Олечка вместо того, чтобы протянуть к корзинке руки, в стол вцепилась.

— Не могу, не могу… Не знала я… — заплакала она.

— Теперь знаешь, — бросил Федор Алексеевич. — Знаешь, что любое некрещеное дитя, убиенное матерью, в царствие божие не попадает, а обречено вечность слоняться по земле без рук, без ног и пакостить людям…

— Без рук, без ног… — пролепетала несчастная русалка. — Я думала, сказки все это про Игошечек. Как же так, без рук, без ног?

— А это ты не у меня спрашивай, а вон, у него!

Упырь ткнул указательным пальцем в потолок, но русалка Олечка не подняла глаз. Близорука. Все равно не увидит, что там на небесах происходит. Слишком высоко.

— Впрочем, с твоим сыном все предельно ясно. Ему твой доктор их отрезал… Эй, не вздумай только в обморок падать!

Упырь подлетел к столику, схватил с него графин и вылил всю воду на голову русалки.

— Уф…

— Ему было больно? — простонала та, не открывая глаз.

— Он был под опиумом.

— А мне все равно было больно… — наконец открыла она глаза. — Не делайте мне еще больнее. Не заставляйте смотреть на него…

Федор Алексеевич вернулся в кресло и убрал корзинку под стол.

— А кто ж тебя заставит-то? Сама ведь пришла… Не с повинной же, а сына увидеть…

— Я не сама пришла… Меня сюда ноги привели, — ответила Олечка просто.

— Пусть будут ноги… Ноги?