Ваша С.К.
Шрифт:
Княгиня, поймав взгляд рязанского дворника, усмехнулась и поманила за собой молодого парня, который, поглощенный созерцанием странных лошадей, не замечал никакой странности за их хозяйкой. Если только ту, что барыня сама изволили ими править.
Княгиня заказала для него поздний извозчичий ужин из той самой колбаски, яичницы и хлеба и, спросив чая для парня, осведомилась о кофе для себя:
— У нас только цикорный имеется, — поклонился ей человек, дрожа всем телом.
— Да хоть какой! Чай кофейная столица мы. Это в Москве пусть чаи распивают, — и тут же бросила Мария в лицо молодого рязанца грубым голосом городового: — Поезжай прочь, чего остановился!
Но в темном зале, куда она вытолкала его с кухни, парню закричали иное:
— Ванятка, заиграй песню!
И паренек взял протянутую гитару. Любила княгиня ездить сюда и не любила к калужским извозчикам в «Хиву» — там и по соточке тайкой выпивали, и во дворе силой на кулаках мерились, а ей сейчас ни хмель чужой, ни злость не ко двору пришлись бы. А здесь в «Рязани» только песни пели, коль радостно было, или слезы лили, коль часто от седоков слышали в свой адрес «болван».
Подействовала на княгиню ключевая вода, лился цикорий в горло, не просясь обратно на свет божий, который зиждился уже в оконцах. Всегда после святого источника приходила княгиня в извозчичий трактир испить чистой рязанской крови с молоком да без молока, но с цикорием. И сейчас подняла руку парня со струн гитары и принялась пальцы его перебирать, шепча поговорку про то, что какой палец ни укуси, все равно больно. Но ему больно не будет, не будет… Ванятка и не заметил, как она сухими губами к его руке припала, и не увидел, с какими кровавыми отринула от него, громко смеясь. Только этот смех и останется в памяти рязанского парня.
— Два гривенных за караул, — бросила она деньги дворнику, и дядя Митряй склонился перед ней в поклоне. — Через два часа заберет моих лошадок Кузьмич. Стребуешь еще денег с него, не спущу…
— Помилуйте, матушка…
— Не подаю сегодня, — подмигнула ему довольная княгиня и вышла в ворота, вслушиваясь в звонкий окрик молодого рязанца, отправляющегося на утренний заработок:
— Пособь выехать! — кричал покусанный ею Ванятка.
Самой ей не добежать до дома в сумраке — села она в экипаж, как бледная тень тех дам, которых встречают извозчики в черных выходов ресторанов не одних. Теперь незазорно и прикрикнуть: "Поезжай, болван, поскорее!"
— Дядь Вань, все дома? — спросила довольная хозяйка, срывая в прихожей с головы платок.
— Никого-с нету-с, — ответил дворник, запинаясь.
— Ни князя, ни Федора Алексеевича? — изумилась княгиня.
Неужто доставка Сашеньки и Прасковьи в подвалы Фонтанного дома оказалась делом настолько
— Они есть-с. Княжны нет и басурманина этого нету-с…
— Как нету? — ахнула княгиня и чуть не села мимо стула. — Где же они?
— Я надеялся, что Светлана с тобой…
В дверях столовой стоял князь Мирослав, и никогда еще Мария не видела его таким бледным. У нее самой вся высосанная из рязанских пальцев кровь отхлынула в пятки. Краше всех была бы здесь сейчас кровавая тень Княгинюшки Умилы, но от нее имелся лишь узелок с копорским чаем, зажатый в дрожащих руках княгини Марии.
Глава 32 "Секреты носового платка"
Граф фон Крок не сводил глаз с носового платка, которым Светлана прикрывала нос — от тлеющей бумаги в комнате стоял нестерпимый смрад. Платок в тон юбке и сапожкам — красный. Граф всмотрелся в вышивку: нет, не обережная — обычная дамская, цветочки уж больно похожи на фиалки, которыми украшают корзиночки с фруктами. Он успел заметить, что в доме князей Кровавых выращивают на окнах в горшках землянику. Она тоже почти вся покраснела. Он подошел к окну и отдернул портьеру — здесь тоже расположился миниатюрный садик. Граф сорвал несколько ягод, самых крупных и сочных, и галантно протянул княжне на ладони, прикрытой его носовым платком.
Светлана на секунду отняла свой платок от лица.
— Как мило с вашей стороны… — она даже чуть присела перед ним, прежде чем подставила ладошку, чтобы тот ссыпал в нее ягодки. — Дайте мне ваш платок, умоляю… Мой до невыносимого пропитался гарью! — добавила княжна, отправив всю горсть в рот, точно деревенская девка в лесу.
Граф исполнил просьбу — у него платок просто белый, но с тонким красным бордюром. Снова красным, а он не мог вспомнить, когда и где приобрел его.
— Вы любите красный цвет? — поинтересовался трансильванец, смачивая платок в воде кувшина.
— Нет, — пробубнила Светлана, снова прикрыв нос. — Это просто дань моде. Княгиня читает исключительно французские журналы. Или вы решили, она обряжает меня в красное, чтобы соответствовать фамилии?
Он улыбнулся, зная, что княжна тоже улыбается, втягивая губами белоснежный квадрат чужого платка.
— Не несите вздор, княжна! — граф отвернулся, чтобы поправить пальцем тлеющий листок последнего письма. — Я не берусь судить вашу мать… Но вы прекрасны в любом наряде. Даже в красном.
Даже в красном — пропело эхо в его голове. Возможно, это галлюцинации, голодные. Но, к счастью, юбка княжны все же действительно красная, как и земляника — во всяком случае граф надеялся, что не заставил княжну вкусить зеленых ягод.
— Вы сегодня расточительны на комплименты, граф, — прошептала княжна, сощурясь то ли из-за дыма, то ли для того, чтобы сильнее подтрунить над ним. — Бросайте это дело… А не то я перестану их ценить. Да, не забудьте сказать матушке, что вам безумно понравился портрет князя…