Василиса из рода Ягинь
Шрифт:
– Пригорки, – буркнула бабка. – Сидите тихо, а то расшумелись! Не надо, чтобы суседи слышали!
– А что у нас за суседи? – тут же оживился филин, передразнивая бабку, которая засуетилась. Она достала из печи горшок и стала накладывать в деревянную плошку еду, приговаривая: «Жалко девицу, жалко красную. Вон какая молодая еще…».
– Как поешь, так сразу спать! – скомандовала старуха, пока василиса кисло смотрела на кашу. – Как уляжешься – не ворочайся. Лежи тихо. Поняла меня? А утром в путь отправишься! Я тебе гостинчик поутру оставлю.
Каша была старой, прогорклой, подернутой дымкой плесени. Василиса взяла ложку, поднесла ее к губам и с трудом пережевала. В избе было темно. Горел только огарочек сальной свечи в плошке.
«Бедная бабка, как она тут живет?», – подумала василиса, доедая старую кашу. Пусть каша и была старой и невкусной, но есть хотелось люто.
На улочке было тихо, а василиса посмотрела на холодную, липкую и старую кашу.
– А может, я сейчас пойду? – заметила василиса, видя, как глаза черепа мерцают. Они с филином переглядывались с подозрением глядя на бабку. Василиса пыталась посмотреть вокруг навьим взглядом, но то ли от усталости, то ли от того, что у нее не всегда это получалось, глаза все так же видели темноту.
– Спи! – осмотрелась бабка, подойдя к двери и прислушиваясь. Она проскрипела половицами, подозрительно щурясь в сторону василисы. – Так и быть тебя укрою!
Скрипя половицами, бабка пошла за одеялом. Ее темные, сморщенные руки накрыли василису. А сама бабка уселась возле окна своей малюсенькой избушки.
Вокруг все были каким-то синеватым. Может, это полночная дымка закралась в избу, и днем изба выглядит поприветливей?
Стоило василисе закрыть глаза и попытаться согреться под одеялом, как вдруг она услышала шорохи, идущие вдоль дома. Она резко подняла голову и схватилась за посох.
– Что там такое? – шепотом спросила василиса, чувствуя, как усталость в ней борется с желанием узнать, что там рыскает под окнами.
– Суседи. Спи, – махнула сухонькой рукой бабка. Она подобрела, глядя на василису с улыбкой.
В дверь послышался отчетливый стук, от которого василиса снова открыла глаза. Но бабка дверь не открыла, лишь приоткрыла на щель, размером с палец, ставню оконца.
– Пошли отседова! – крикнула бабка, тут же закрыв окно. – И чтоб духу вашего тут не было, окаянные.
– Обижают, бабушка? – спросил филин, пока василиса со вздохом пыталась понять, отчего это под таким теплым одеялом, ей все никак не удается согреться.
– Дык это они за вами! У нас тут чужаков не любят, – покачала головой бабка. – Вон как рыскают! Все им знать надо! А ты, девонька спи, не тревожься… Счастье твое, что не на улице уснуть решила. Завтра поутру пойдешь, куда шла…
– А зовут-то вас как? – спросила василиса, успокаиваясь.
– Авдотьей меня кличут, – отозвалась бабка, сидя возле окна. – Про гостинчик не забудь!
Свечка догорала на столе, а бабка вздыхала о чем-то своем. Василиса посмотрела на нее с благодарностью. И завернулась в одеяло. Наконец-то
Сон был тревожный. Снилась смерть, что ходит кругами возле избы. Стоило открыть глаза, как слышно было, как вокруг действительно кто-то ходит, словно вынюхивает. Изредка в дверь и в окна скреблись. А под утро, сквозь сон, был слышен далекий отчаянный крик. Следом за ним донесся сокрушенный голос бабки:
– Утащили кого-то… И че енто им не спится?
Утром василиса проснулась от того, что недалеко громко и переливисто поют птицы. Шуршал ветер, утренней прохладой гуляя по ее сонному телу. Он трепал одежду, а до василисы только дошло.
Она вскочила, не понимая, как оказалась в лесу, ведь засыпала в избушке?
Глава 13. Не тронь чужое!
Сдув с носа ползущего жука, она перепугано бросилась к дремлющему филину.
– Вставай! – крикнула она, глядя на слепящее полуденное солнце. Филин простонал и робко приоткрыл глаз.
– Ты знаешь, я ночное животное, – зевнул он, пряча голову под крыло. – Почти ночная бабочка! Это ведь несложно запомнить…. Ой…
Василиса вскочила на ноги, с ужасом осматриваясь. Посох был при ней. Она лежала на могиле посреди кладбища.
Поросшие травой холмы старых могил, без единого намека на то, кто в них упокоился, редкие кресты – голбцы, почерневшие от времени и превратившиеся в труху.
– Ну и дела! Теперь понятно, что за «Пригорки», – послышался голос филина, пока василиса смотрела себе под ноги. На том месте, где была избушка сейчас была старая могила. А на могиле лежало то самое домотканое одеяло, которым она укрывалась всю ночь. Неподалеку лежали пирожки.
– Я вам гостинчик оставлю, – прошептала василиса,
Она присмотрелась, словно пытаясь сквозь время, дожди, снега и ветер рассмотреть, что на нем написано.
На старом голбце было криво выцарапанное имя: «Авдотья». Еще год, или два, и сотрется даже имя.
– Ты гляди, как трава утоптана! – послышался голос филина, пока василиса сминала в руках одеяло и смотрела на старые пирожки. Вот почему каша была с плесенью! Вот же она! В горшке стоит! А вот и огарочек свечи!
– Не иначе ночью кто-то ходил. Да не один! Так, вернемся-ка мы на дорогу, мать! – торопил филин, пока василиса бережно возвращала покрывало на могилу. Филин уже полетел на разведку.
– Ой, мать моя! И коня сожрали! И купца! – послышался изумленный голос.
– Значит, уберегла ты нас от беды, матушка, – прошептала василиса, глядя на следы, которые топтались вокруг могилы. – Спасибо тебе… Авдотьюшка…
– Пойдем! Шустренько шевели нижними караваями! А то пока то, пока се, уже и суседи проснутся! – прикрикнул филин, пока василиса со вздохом смотрела на понурые «Пригорки».
Кресты – голбцы провожали ее молча. Поросшие травой могилы терялись из виду. Пригорки остались позади.