Василий III

Артамонов Вадим Иванович

Крючковатым пальцем хан поманил мурзу Аппака. Бросил резко:

–  В город. Пускай встречают. Они мои данники. Их князь и бояре это признали!

Мурза Аппак взлетел на коня, полы халата крыльями, понёсся к городу.

Но мурзу в Рязань не впустили. Хабар со стены нагнулся, спросил:

–  Чего надобно?

Аппак покраснел от натуги:

–  Ваш князь данник могучего хана Магмет-Гирея, и вы, рязанцы, его холопы. На то князь Василий и бояре его дали хану грамоту. Открывайте ворота, встречайте великого Магмет-Гирея!

–

 Я грамоты таковой не видывал и твоим словам, мурза, веры не даю!
– возразил воевода.
– Посему хана в город впускать отказываюсь. Так и передай Магмету!

Следом за мурзой подскакал к городским воротам ханский брат Сайдат-Гирей с толмачом. Толмач пергаментным свитком потряс, закричал:

–  Возьми грамоту, читай!

Чуть приоткрылись ворота, вышел атаман Фомка, принял свиток, ответил:

–  Прочитаем, тогда и ответ получите.

И снова со скрипом затворились кованые ворота.

Долгая, тревожная ночь. Степь гудела многоголосо. Ржали кони, звенело оружие, скрипели колеса.

Не спали рязанцы, ждали приступа.

К утру всё стихло.

Наступил рассвет. От Оки тянулся туман. Но вот разорвало молочную пелену, и открылась разом степь. Не поверили рязанцы: нет ни орды, ни казаков приднепровских. Ушёл Магмет-Гирей, отступил.

Глава 17. ЗА КОЛОКОЛЬНЫМ ЗВОНОМ

Кровавые раздоры. В хоромах у Михайлы Глинского. Идут полки московские на Казань. Русский город Васильсурск. За колокольным звоном.

День воскресный, и на Пушкарном дворе тихо. Укрывшись за барачной избой, Игнат, щёлкая большими ножницами, стрижёт Сергуню. Ножницы тупые, не режут, а рвут волосы пучками. Сергуня терпит.

Волосы падают на землю, ложатся на колени. Время от времени Сергуня щелчком сбрасывает их. Вдруг его рука замирает. В клоке волос заметил одну седую волосину. И не хотел верить. Неужели это он, Сергуня, седеет? Промолчал, лишь подумал: «Какой же мне год?» Долго загибал пальцы, беззвучно шевелил губами. Сосчитал.

«Никак без трёх лет тридцать. Эвона, как время-то проскакало. Уж на Пушкарном дворе как на тринадцатое лето перевалило… А кажется, вот вчера пришли со Степаном в Москву».

Вздохнул Сергуня, хотел об ином помыслить, но не мог. В дворяне служилые Степан попал. На Аграфене сам великий князь женил его и Берсеневу вотчину во владение отдал.

Не скажешь, что когда-то Степан ковш с литьём таскал. Нынче ходит по Пушкарному двору боярином, на люд покрикивает. Сергуню с Игнатом не замечает, а уж разговоров и вовсе не заводит, словно и не знались никогда.

Крут Степан с мастеровыми, никому от него поблажки нет. Работать заставляет с утра и до полуночи. Совсем недавно литейку новую задули, теперь и совсем передыху не даст. Народ ропщет.

Степан на Пушкарном дворе за мастеровыми догляд учинил крепкий.

Немец Иоахим и тот его побаивается. Боярин Патрикеев всё ему передоверил.

Закончив стричь, Игнат не спеша завернул ножницы в тряпицу, хлопнул Сергуню по плечу:

–  Пригож! Экой! Право слово. А то, ровно овца, шерстью зарос.

Заглянул Сергуне в глаза.

–  О чём задумался?

–  Да ни о чём. Степана вспомнил. Игнаша рукой махнул:

–  Нашёл, о чём поминать. Аль соскучился, так завтра поглядишь. Спозаранку шуметь зачнёт. Запамятовал, как на него покрикивали.

Сергуня перевёл разговор:

–  Слыхал, сказывают, государь на Казань рать собирает? Игнат кивнул:

–  Ордынцы Руси бед причинили предостаточно.

–  Податься и нам в ратники, а, как мыслишь, Игнаша?

–  Нам, мастеровым, с Пушкарного двора хода нет. Если разве в бега удариться.

Но в то лето на Казань не ходили. Проведали в Москве, что ордынские бирючи за Перекопом, по торгам вещали: Магмет-Гирей ханам малых орд и мурзам объявил по осени идти на Русь.

Видать, понравилась крымскому хану прошлогодняя добыча, сызнова потянуло. В Кафе и Астрахани ордынцы вели торг русским людом. Продавали невольников в Турцию и Персию…

Государь с пешими и конными полками стал на Оке, перекрыл хану дорогу на Русь. Но Магмет-Гирей не повёл орду на Москву ни осенью, ни весной следующего года.

* * *

На землях от Терека до Кубани кочуют ногаи. Так повелось с давних лет, когда Золотая Орда раздробилась на отдельные улусы и хану Ногаю достались эти степи.

Хан Мамай потомок Ногая. Орда у Мамая многочисленная, и его тумены держат в страхе кавказские народы. Но хану мало Кавказа. Он мечтает о том времени, когда быстроногие ногайские скакуны протопчут широкий шлях на Русь. Для этого Ногайской орде надо упереться правым плечом в Волгу, где кочевья Астраханской орды хана Усеина. Мамай издавна зарится на астраханские степи.

Когда крымский хан Магмет-Гирей позвал Мамая вместе карать хана Усеина, он-де с московским князем сносится, дружбу заводит, ногайский хан согласился охотно и со своими туменами двинулся к излучине Дона, здесь его дожидался крымский хан.

Хан Крыма шёл на Астрахань как на праздник. Следом за ордой скрипели кибитки любимых ханских жён и сыновей.

Мамай посмеивался, Магмет не воин, он привык нежиться на коврах и забавляться с бабами. Не жёны нужны "хану, когда он ведёт орду на недругов, а жестокость и храбрые воины. Ногайскому хану хотелось спросить у Магмета: разве его жёны умеют рубиться на саблях и стрелять из лука? У Мамая жёны не для того, чтобы их таскать в походы. Мамаевы жёны услаждают своего повелителя в час отдыха и баюкают его детей.