Василий Пятов

Адамов Аркадий Григорьевич

* * *

Когда первому лорду адмиралтейства доложили о приезде Броуна, он только что вернулся из парламента. Лорд был не в духе. Закончившиеся в парламенте дебаты принесли ему много неприятностей. В палате депутатов оппозиция сделала ряд весьма опасных запросов о морской политике Англии и состоянии ее флота. Один из депутатов, например, спрашивал, в достаточной ли мере учло адмиралтейство уроки последней войны и, в частности, русской победы под Синопом. В запросе скрывался намек на боевую мощь русского флота. Правда, пока что этот флот технически значительно отстает от британского и русское морское ведомство еще только собирается приступить

к строительству броненосных кораблей. Но какие могут быть гарантии на будущее? Лишь недавно английские офицеры на пирах праздновали кончину русского адмирала Лазарева, но, оказывается, радовались зря, — появился Нахимов и теперь уже говорят о Бутакове. А русские матросы? Да, гарантии на будущее нет.

Между тем оппозиция поспешила использовать пребывание в Лондоне генерал-адмирала русского флота, чтобы усилить недовольство политикой адмиралтейства. Оппозиция связывает этот визит с возросшей активностью России в деле броненосного судостроения, и парламентский секретарь адмиралтейства ничем не мог успокоить встревоженных депутатов.

Сведения, полученные неофициальным путем из Петербурга, говорили о том, что изобретательская мысль работала там необыкновенно активно, и опытного лорда никогда не покидало чувство враждебной настороженности и острого беспокойства, когда речь заходила о России. С таким же чувством следил он сейчас за деятельностью в Лондоне великого князя Константина Николаевича. В связи со всем этим визит Броуна, с которым русские установили тесные деловые отношения, был как нельзя кстати.

Когда Броун показался в дверях, лорд поспешил придать своему лицу самое беззаботное выражение.

— А, мистер Броун, примите мои поздравления. У вас цветущий вид, — сказал он, знаком предлагая посетителю кресло. — Жду новостей о ваших русских друзьях.

— О, милорд, меня привели к вам причины весьма серьезного характера, — сказал Броун, усаживаясь в кресло. — Я хороший англичанин и много лет жизни отдал укреплению морской мощи Англии, ее морскому первенству. Прошло то доброе, старое время, когда мы говорили: «Лучшая ограда Англии — это ее деревянные стены». Теперь эти стены необходимо делать из брони. И это должна быть не только ограда, а сокрушительный вал из огня и железа, который сметет все на пути Британии. Главным же препятствием на этом пути всюду, в Европе и на Востоке, является Россия, соперник еще мало нами изученный и тем более опасный. Поэтому не будем говорить о моих русских друзьях. В России у меня друзей нет.

Первый лорд слушал эту речь с возрастающим вниманием. Он хорошо понимал, что если такой деловой человек, как Броун, столько времени разглагольствует о своих патриотических чувствах, то за этим скрываются кровные интересы его фирмы и все это вместе имеет прямое отношение к России. Он весь подался вперед, приложив обе руки к ушам, чтобы не пропустить ни одного слова, ни одной случайной интонации.

— Русские сейчас озабочены заказом брони для своего флота, — продолжал между тем Броун, — причем решающее значение они придают двум обстоятельствам: гарантии качества и, особенно, низкой стоимости брони. Последнее может послужить причиной передачи заказа в другую страну или какой-либо мало связанной с вами английской фирме. Поэтому я отдаю на суд вашей государственной мудрости следующие мои соображения. Помешать строительству броненосного флота в России вы, к сожалению, не в силах, но держать его в своих руках можете.

При последних словах едва заметное оживление мелькнуло в глазах лорда, его сухие, тонкие губы вздрогнули, но он дал Броуну договорить до конца.

— В интересах Британии, милорд, я должен назначить

им цену даже ниже той, которую назначаю для британского флота, и это было бы для меня разорением. Я уверен, вы меня понимаете, милорд.

— Я вас великолепно понимаю, мистер Броун, — медленно проговорил старый лорд, — такой благородный поступок, такая патриотическая жертва не может остаться без вознаграждения. А пока можете спокойно назначить русским цену на броню, ну, скажем, на семь или даже десять процентов ниже той, которая назначается вами для британского флота.

Он пристально посмотрел в глаза Броуну и неожиданно добавил:

— Но вы мне собираетесь сообщить еще кое-что. Может быть, о вашей поездке с Путятиным в Вульвичский арсенал?

— Вы совершенно правы, милорд, — спокойно ответил Броун, и улыбка на его лице стала еще ослепительней. — Мне удалось доказать этому адмиралу полную непригодность одного русского изобретения, которое, признаюсь, меня сильно заинтересовало.

— А имеете ли вы какие-нибудь дополнительные сведения о нем?

— К сожалению, еще нет, милорд. Представитель моей фирмы в Петербурге допустил непростительный промах. Я собираюсь срочно отправить ему самые строгие инструкции на этот счет.

Лорд задумчиво пожевал губами и откинулся на спинку своего просторного кресла, в котором совершенно терялась его тщедушная фигура. Минуту длилось молчание. Броун инстинктивно чувствовал, что сейчас его собеседник, поборов последнее сомнение, скажет ему что-то важное и значительное.

— Мистер Броун, мне хорошо известно ваше ревностное служение британской короне, поэтому я готов полностью доверять вашей фирме и вручить ей сведения величайшей важности. Прошу, однако, прибегать к моему совету лишь в самом крайнем случае. Вы напишите вашему представителю в Петербурге следующее…

Броун вернулся в свою контору под вечер. Заперев кабинет на ключ и приказав клерку никого не принимать, он некоторое время ходил из угла в угол, стараясь успокоиться и собраться с мыслями.

Совершилось то, о чем он давно и упорно мечтал. Достигнута цель всей жизни — он будет первым, самым сильным, самым богатым, самым уважаемым из английских заводчиков…

Огромным усилием воли оторвался Броун от этих упоительных мыслей и заставил себя сесть за стол. Он достал лист бумаги и с жаром принялся за работу. Он писал быстро, почти не задумываясь, улыбаясь то злорадно, то насмешливо, то радостно.

«…Поэтому я говорю с полной ответственностью — Вы, Гобс, круглый болван, которого могу терпеть только я. Но имейте в виду, если Вы не выполните моего задания, Ваша карьера будет окончена раз и навсегда. Как Вы могли проглядеть это замечательное изобретение?… Предлагаю Вам немедленно раздобыть и выслать мне тем же путем, каким Вы получите это письмо, все чертежи, расчеты и записки по этому изобретению. После этого Вам надлежит добиться его полного провала в Морском комитете. Было бы великолепно, если бы Вы смогли купить это изобретение вместе с изобретателем…»

Генерал-адмирал медленно прохаживался, заложив руки за спину, по своему просторному кабинету. В окно виднелось лондонское пасмурное небо и гигантское скопище темных, блестевших от дождя крыш, разрываемое блеклыми зелеными пятнами скверов. Над Темзой тянулась дымная пелена, сквозь которую проступали черные силуэты снующих по реке пароходов. Город казался какой-то расплывшейся темной акварелью, вставленной в оконную раму.

Когда Путятин вошел в кабинет, генерал-адмирал сидел за столом и нетерпеливо барабанил пальцами по ручкам кресла.