Василий Пятов
Шрифт:
Как это было в характере Невельского, человека прямолинейного в суждениях, непримиримого, ставящего превыше всего благо отечества! Все присутствующие знали, что еще до сих пор злободневной темой во многих светских салонах и на страницах печати были злословия по адресу Невельского. У него было много явных и тайных врагов и завистников. Правительство же не хотело брать под защиту этого беспокойного адмирала, хотя заслуги его были очевидны.
Несколько лет назад вопреки всем приказам и инструкциям трусливого канцлера Нессельроде и других членов правительства, рискуя навлечь на себя гнев императора, Невельской исследовал устье Амура, считавшееся до того несудоходным, и доказал неверность этого утверждения. Мало того, он на свой страх и риск основал на
Годы трудов и лишений в диком, почти неведомом крае, голод и стужа, снега и метели, непроходимые таежные дебри и штормы Охотского моря — все вынес Невельской. Об одной из самых тяжких жертв, принесенных им во имя долга и блага отечества, напоминал затерявшийся на берегу океана могильный холмик. Там была похоронена первая дочь Невельского, маленькая Катя, не вынесшая всех тягот жизни на далеком Амуре.
Невельской вернулся в Петербург всего три года назад. Что ждало его здесь: признание, почет? Нет! Враждебно встретило его высшее общество столицы, оскорбительным равнодушием отметило его приезд правительство. Его не допустили больше к службе на боевых кораблях флота. Полного сил и энергии, совсем еще не старого адмирала, боевого и опытного моряка попытались запрятать в канцеляриях и присутствиях морского ведомства. Но и на новом месте неугомонный Невельской причинял много неприятностей и хлопот. На каждом заседании комитета раздавался его требовательный и резкий голос.
Вот и сейчас, возмущенный явной предвзятостью выступавших, он решительно потребовал справедливого разбора дела. «А этот выживший из ума Матюшкин, — со злобой думал Швабе, слушая Невельского, — еще питает к нему какую-то непонятную слабость».
— Слово имеет адмирал Чернявский, — неуверенным тоном объявил в этот момент председатель. Чернявский встал и с усмешкой проговорил:
— Буду предельно конкретен в своем ответе почтенному Геннадию Ивановичу. Новый прокатный стан никуда не годится по следующим причинам: нет махового колеса, валы такой тяжести не приведет во вращение ни один двигатель, сварка при прокатке будет плохой, с многочисленными шлаковыми включениями. Такова лишь часть возражений против этого фантастического проекта. Господину Пятову остается пожелать хоть каплю здравого смысла, чтобы осознать все это.
— Господин Русилович, что скажете вы? — спросил Матюшкин. Молодой офицер, сидевший рядом с Швабе, заносчиво ответил:
— Не могу входить в обсуждение этого безграмотного проекта. Я скоро буду иметь честь представить комитету свой проект изготовления броневых плит.
— Верно! Верно! — раздалось сразу несколько голосов, — нечего зря тратить время! Это афера! Химера!
Пятов сидел совершенно оглушенный. Горький комок подступил к горлу, в висках стучало, и голова туманилась от гнева и обиды. «Что здесь происходит? — думал он.— За что меня казнят? Этот Чернявский ведь ничего не понимает!» Пятов вспомнил его, вспомнил и тот неприятный осадок, который остался после разговора с ним у Якоби. И вот теперь этот человек встал врагом на его пути… Василий Степанович, наконец, овладел собой и громко сказал, обращаясь к Матюшкину:
— Господин председательствующий, позвольте сказать несколько слов о своем проекте.
Возгласы кругом смолкли. Наступила тишина.
— Милостивые государи, — стараясь говорить спокойно, начал Пятов. — Ваше собрание состоялось для рассмотрения моего проекта. Вам следует решить, принять его или отвергнуть, не касаясь личности. Между тем я нахожусь здесь, как подсудимый, которого стараются изобличить в злом умысле, а не как человек, предлагающий своему отечеству миллионные сбережения. На меня со всех сторон сыплются насмешки. Но одних насмешек недостаточно, чтобы доказать мне мою ошибку, требуются научные и практические факты. Факты,
— А каким фактом вы, милостивый государь, докажете выгодность вашего проекта? — спросил один из горных инженеров.
— Я могу вам указать завод, где мною этот проект уже давно осуществлен…
— Ну, а почему, господин изобретатель, вы не захватили показать нам хоть одну плиту? — с издевкой спросил кто-то.
— А как насчет маховика? Он получился такой большой, что не влез в чертеж? Или вы боялись, что он разлетится даже на бумаге? — спросил под общий смех другой инженер.
— Позор, господа, — воскликнул Невельской.
В этот момент зазвенел колокольчик, и Матюшкин решительным тоном произнес:
— Я, как председатель, объявляю, господа: решение вопроса откладывается до возвращения из Англии его высочества. А теперь перерыв, после чего мы договоримся о дальнейшей работе. Что же касается предложения господина Пятова по цементации брони, то нами будет направлено специальное отношение в артиллерийский департамент с просьбой изготовить такие плиты и испытать их.
Шум отодвигаемых кресел заглушил последние слова председателя.
Остаток дня и весь вечер Пятов бродил по Петербургу. «Несмотря на все моральные истязания, я не упаду духом, нет! — убеждал он сам себя. — Я арендовал завод, теперь займу денег и куплю оборудование. Вопрос открыт до приезда его высочества; великий князь, конечно, разрешит его в мою пользу, в пользу России. А эти господа — не Россия! — вслух уже, гневно заключил он.— Не все потеряно. Ведь пока одна Россия владеет секретом нового способа изготовления брони…»
Перерыв окончился, и члены комитета снова собрались в зале заседаний. Первым слово взял Русилович.
— Господа, обмен мнений показал, что проект господина Пятова вызывает самые разноречивые оценки, хотя большинство и считает его абсурдным. В связи с этим я предлагаю провести самую авторитетную и беспристрастную консультацию.
В ответ послышались одобрительные возгласы.
— Я в свою очередь категорически требую того же самого, — откликнулся Матюшкин.
— А поэтому, господа, — предложил Русилович, — необходимо немедленно через посредство наших морских агентов узнать мнение об этом проекте лучших заводчиков Англии, Бельгии и Швеции. Международные консультации, господа, — это тот воздух, без которого задохнется всякая национальная промышленность.
— Верно, — подтвердил Матюшкин, — я не могу допустить несправедливых нападок на важный проект господина Пятова. А это наиболее авторитетная консультация.
— Я не согласен с этим предложением, — решительно заявил Константинов. — Имею на этот счет слишком печальный опыт. Лет пятнадцать назад я разработал принцип и схему прибора для измерения скорости полета снаряда. Будучи в Лондоне, я заказал его некоему Чарльзу Уинстону, физику и владельцу мастерской. Но прибор оказался негодным. Такая же неудача постигла и французского мастера Бреге. В Петербурге я изменил конструкцию и, наконец, добился успеха. Каково же было мое возмущение, когда год спустя я прочел мемуары Бреге, где он все заслуги по созданию прибора приписал себе. С ним в публичный спор вступил Уинстон. Я же в обоих случаях был выставлен всего лишь как заказчик. Через год мне довелось быть за границей, и я со всей решительностью выступил в защиту русского первенства в этом деле, принудив Бреге и Уинстона к признанию. Последний, между прочим, отлично зная коммерческую сторону таких дел, своевременными заявлениями, патентами, лекциями, умением приобрести поддержку прессы и покровительство влиятельных особ упрочил свое мнимое авторство в весьма многих открытиях. Вот почему я сейчас категорически возражаю против подобной консультации, пока изобретение не опубликовано и первенство не утверждено за Россией.